Нина СКАЛКОВСКАЯ: Объединяя берега

Литературная судьба Нины Павловны Скалковской всегда находилась немножко в тени ее мужа – известного поэта, участника штурма Берлина, кавалера боевого ордена «Александр Невский» Леонида Васильевича Скалковского. Между тем ее деятельность на ниве казахстанской литературы подобна той самой объединяющей берега реке – Нина Павловна многие годы активно переводила на русский язык произведения казахских писателей, среди которых такие известные, как Тахави Ахтанов, Ильяс Есенберлин, Берхаир Аманшин, Кабдеш Жумадилов, их проза в ее переводе издавалась в Алматы и Москве, публиковалась в журнале «Дружба народов». Своеобразной творческой вершиной стала работа над казахскими народными сказками для трехтомного академического издания, выходившими потом в Чехословакии, Венгрии, Польше. О многом может рассказать человек, который не только много прожил, но и много видел, много работал, много пережил…

О работе «за кадром»

– Перевод – это самостоятельный вид творчества, – считает Нина Павловна. – Переводчиком надо родиться. Потому что главное здесь не знание языка, а восприятие мира, всех тонкостей жизни. Нельзя перевести то, чего ты не любишь, не понимаешь, не воспринимаешь. Нельзя все это без любви донести до людей другой ментальности, другой культуры.

– А казахский язык вы знаете?

– У меня хороший словарный запас. Но разговорную речь я воспринимаю с трудом, казахи ведь, как и русские, говорят быстро. И переводила я обычно по подстрочному переводу. Помню, Тахави Ахтанов, с которым мы были соседями, с повести которого «Серый аист» началась моя переводческая стезя, даже удивился, что я потребовала подстрочник: «Ты же понимаешь по-казахски». Но бытовое знание языка и перевод – это разные вещи. Конечно, я пользовалась в работе словарями. Лучшим считаю «Толковый словарь казахского языка» Бекетаева, сейчас его почему-то не переиздают. И конечно очень помогали мне сами писатели, знавшие русский язык и заставлявшие меня искать необходимый аналог на русском. Особенно дотошен был Ильяс Есенберлин. Произведения его насыщены поговорками, пословицами, этой же яркости, народности речи он добивался от меня. И тогда я с благодарностью вспоминала дедушку Камзу, который частенько и подолгу гостил в нашем явленском доме. Он учил меня первым казахским словам, пел под домбру длинные сказания, а потом, как умел, со всей искренностью пояснял, что это о влюбленных Козы-Корпеш и Баян-Сулу, могила которых вон за тем холмом… К сожалению, мое юношеское знание казахского языка, вынесенное из родной Явленки, от деда Камзы, от отцовских тамыров, останавливавшихся у нас при перегонке скота на Кзылжарский базар, уходит. Друзья – казахи говорят со мной по-казахски.

– А как вы пришли к работе над казахскими сказками? Какие открытия ждали вас на этом пути?

– К этому переводу привлекали людей, уже зарекомендовавших себя знанием традиций, обычаев, специфики народной жизни. И я еще раз убедилась в существовании бродячих сюжетов, в общности сказочных героев не только близких между собою восточных или западных народов. Например, я переводила сказку о волшебном тулпаре, помогавшем влюбленным, переносившем их через все препятствия. Как тут не вспомнить Ершовского «Конька-Горбунка»? Ведь Ершов родом с Южного Урала, и степной бродячий сюжет вполне могло занести в его края. А что уж говорить о Хадже Насреддине и Алдаре Косе, сюжеты похождений которых кочуют от народа к народу. Над изданием трудилось несколько переводчиков, мне доверено было переводить фантастические, волшебные и юмористические сказки. Именно тексты из этих трех томов сегодня переиздаются миллионными тиражами частными издательствами. Большинство из моих переводов по рекомендации казахского отделения ВАП (Всесоюзного авторского права) в свое время было издано за рубежом. Не в пример местным издательствам иностранцы гонорары выплатили.

– Я помню, как в начале девяностых годов ассоциация «Эдельвейс» выпустила сборник «Уйгурские юморески» в вашем переводе. И ушли они в то неспокойное время, что называется, в лёт.

– Наверное, в такое время только юмор и спасает. А я до сих пор помню тот азарт первооткрывателя, с которым «вгрызалась» в тексты уйгурского юмора. Подстрочники были тщательно выполнены Муратом Хамраевым – собирателем и ценителем родного уйгурского фольклора, доктором филологических наук СССР. Его перу принадлежит предисловие к сборнику. Мурат был моим учеником, когда я после окончания университета работала учителем в средней школе № 58 города Алматы. И вот такая произошла творческая встреча.

– Свидетелями еще одной встречи стали все мы на праздновании вашего 80-летия в Союзе писателей, когда лауреат Государственной премии РК Кабдеш Жумадилов преподнес вам шикарный букет…

– Кабдеш Жумадилов – мастер историко-психологической прозы. Я переводила его роман «Зов» и небольшую повесть «Пролетают гуси» о возвращении в годы сталинизма беженцев-казахов из Китая на родину, в Казахстан. Тогда эта тема только приоткрывалась, работа была напряженной, захватывающей. И, конечно, помимо оценки автора, для меня был важен тот интерес, который проявили к этим переводам мои студенты—филфаковцы. Ведь переводчик всегда остается «за кадром», «умирает» в авторе, читатели часто даже не знают, кто перевел книгу. А они заинтересовались моим трудом. Тогда я уже защитила кандидатскую диссертацию и работала доцентом кафедры педагогики в КазПИ им. Абая. Ведь что греха таить, у нас в вузах казахстанскую литературу даже студенты-филологи знают плохо, порой не могут отличить Габита Мусрепова от Габидена Мустафина. Видимо, не умеем мы своей литературой заинтересовать студентов.

О свидании… 60 лет назад

– Нина Павловна, но уж о том, как вы смогли заинтересовать своих филфаковцев журналистикой, до сих пор ходят легенды. Ведь это вы организовали при многотиражке «Педагог» курсы студенческих корреспондентов, где преподавали мэтры КазГУ Амандосов, Дмитровский, Матвиенко, Куканов, Крикунов…

– Они не могли мне отказать, ведь мы вместе учились на журфаке.

– А в результате педагогика недосчиталась таких сегодняшних «акул пера», как Владимир Рерих, Аркадий Арцишевский, Татьяна Дельцова, Андрей Зубов, Валентина Моисеева, Константин Иванов, светлая ему память, и многих других.

– Не считаю, что здесь сказалось только мое влияние. На факультете творчески и самобытно трудились в это же время такие талантливые ученые-писатели, как Александр Жовтис, Виктор Бадиков. До сих пор все, кто учился тогда в КазПИ, восхищенно вспоминают поэтические пятницы Александра Лазаревича.

– Тогда расскажите, как вы сами из села Явленка оказались на послевоенном журфаке КазГУ.

– После 8-го класса меня вызвали к директору школы и сказали: «С утра будешь ходить в школу, а после обеда – работать в редакции районной газеты, вечером – диктором областного радио. Материалы будешь показывать секретарю райкома Петрову. Больше некому этим заниматься. Всех взяли на фронт». Добровольцами на фронт ушел почти весь десятый класс нашей школы и ее директор Петр Иванович Демьянов. В первые дни войны где-то под Брестом сложили головы два моих родных брата – Алексей и Николай. И мы рано взрослели и были чрезвычайно ответственными. Помимо работы в редакции и в радиоузле летом и осенью до глубокой зимы, как и все подростки села, убирала зерновые на полях: косили, скирдовали, веяли, грузили… В августе 1945 года вместе с несколькими выпускниками явленской школы поехала учиться в Алма-Ату. Целый месяц добирались мы до столицы через Новосибирск. На экзамены я опоздала, но благодаря характеристике из газеты мне их устроили в один день.

– В университете вы и встретились со своим будущим мужем – Леонидом Васильевичем Скалковским? Я видела ваши фотографии тех лет, красивая вы пара!

– До встречи еще было далеко. На первый курс журфака приняли нас шестьдесят пять девчонок и несколько парней, не призванных в армию. Мальчиков мы, можно сказать, вообще не видели. В нашей школе даже шестиклассников в войну забрали в ФЗО (фабрично-заводское обучение), откуда они не вернулись; многие просто погибли от голода и холода, а тех, кто чуть постарше, та же участь постигла в шахтах Караганды, Тюлькубасса, в девятом классе последних ребят забрали в военные училища. И в университете только в начале третьего курса ураганом ворвались в наше девичье царство двадцать два демобилизованных фронтовика – в прострелянных пилотках и шинелях, с планшетами и кобурами на ремне. Среди них – весельчак Федор Осадчий, из-за своей неординарности и неукротимой энергии вскоре загремевший на строительство Беломоро-Балтийского канала. На лекциях рядом с нами строчил конспекты бывший летчик Морис Шамис – Морис Симашко, будущий автор прекрасных прозаических произведений, лауреат Государственной премии, отличный переводчик исторических романов Ильяса Есенберлина. Учились с нами Анатолий Иванов – автор известного романа-трилогии «Тени исчезают в полдень», Володя Шустиков, впоследствии доктор психологических наук, Олег Акулов, спецкор журнала «Советский Союз» в англоязычных странах. Но и среди них выделялись поэты Леонид Кривощеков, который вскоре перевелся в Литературный институт в Москву, и Леонид Васильевич Скалковский, будущий мой муж. В составе полковой разведки, а затем командиром пулеметного взвода он прошел под огнем свой боевой путь от Ковеля до Берлина, штурмовал Рейхстаг. 12 марта 1948 года, шестьдесят лет назад, Скалковский пришел ко мне на первое свидание со своими неотразимыми стихами. Много потом в нашей жизни было и непонимания, и обид, но я их все ему простила. Ведь он, Любушка, все еще в огне, все не вернется с той войны. Недавно говорит мне: «А может я там тогда, на Зееловских высотах, один живой остался?».

– Наверное, не без влияния Леонида Васильевича вы не остались в журналистике, а ушли в литературу?

– С первого курса университета я писала рецензии, очерки, печаталась в республиканских газетах «Ленинская смена» и «Казахстанская правда», а затем и в журнале «Советский Казахстан» – «Простор», где публиковались мои рецензии и очерки о казахстанских писателях. Когда в Москве в 1958 году устраивалась декада казахской культуры, на нее повезли и мои документально-художественные очерки о жизни и творчестве Абая, М.Ауэзова, И.Джансугурова, Джамбула, Б.Майлина, С.Сейфуллина, С.Торайгырова. Эти издания давно стали библиографической редкостью. Уже в то время их искали и преподаватели, и студенты, по ним читали лекции и делали доклады. Позднее, конечно, появились солидные исследования жизни и творчества этих основоположников казахской художественной литературы. Но благодаря этим первым трудам меня заметили. Ко мне обратился профессор Б.Кенжебаев с просьбой перевести на русский язык монографию «Султанмахмуд Торайгыров». После выхода книги ко мне стали обращаться с подобной просьбой многие казахские авторы.

Об авторах и цензорах

– Но ведь и ваша работа редактором дарила вам дружбу и встречи с людьми, ставшими сегодня легендой, а тогда зачастую считавшимися «неблагонадежными», попадавшими под беспощадный цензорский карандаш? Начиная хотя бы с Мухтара Ауэзова…

– С Мухтаром Омархановичем Ауэзовым я познакомилась заочно в начале 50-х годов, будучи начинающим редактором «Вестника АН КазСССР». У меня вызывало недоумение: почему статьи Мухтара Ауэзова вот уже второй год лежат без движения в нашем редакционном шкафу? Да, труды Мухтара Омархановича появлялись в журнале, пройдя жесточайшую цензуру. А некоторые так и оставались на полках. Мы, редакторы, бегали в Главлито с каждой статьей, с каждым очередным выпуском журнала. Ученого с мировым именем, одного из основоположников биофизики А.Л.Чижевского привозили к нам из КарЛАГа сопровождавшие его молчаливые люди в гражданском, как тень стоявшие за спиной Александра Леонидовича. Особенно часто цензорский красный карандаш вычеркивал любые конкретные данные в трудах Каныша Имантаевича Сатпаева, которые мне выпало готовить к публикации в те годы.

А с Ауэзовым воочию я встретилась спустя десять лет, готовя к изданию его «Литературные воспоминания» в Казгослитиздате. С Мухтаром Омархановичем работать было легко. «Все Ваши правки только улучшили текст», – говорил он, улыбаясь мягко и обаятельно, словно боялся вспугнуть меня, почувствовав мою робость перед его могучим талантом и признанным величием. И вдруг, когда книга еще не была сдана в печать, Мухтар Омарханович срочно уезжает в Москву, как он сказал, «самое большее на неделю». А через некоторое время мне позвонила из Москвы друг и помощник Ауэзова литературовед Зоя Кедрина и сообщила горестную весть: «Мухтар умер во время операции». Я шла на работу, а слезы катились по щекам – ушел из жизни Человек с большой буквы, великий писатель и ученый. Книгу готовила к изданию уже одна, без ее автора…

– Говорят, рекомендацию в Союз писателей вам давал сам Сабит Муканов?

– Мне везло на встречи, на сотрудничество с выдающимися людьми. М.Ауэзов, Г.Мусрепов, Г.Мустафин, С.Муканов, И.Есенберлин, А.Алимжанов, Б.Момыш-улы, Д.Снегин, И.Шухов, В.Ванюшин, Ф.Егоров, С.Марков… Как будто рядом вижу я сегодня каждого из наших писателей, потому что выпустить в свет книгу объемом в несколько сотен страниц, а тем более собрание сочинений, не просто. Надо порою бок о бок посидеть с человеком ни один месяц, а иногда годы. Никто иной, как Сабит Муканов в 1969 году рекомендовал меня на секретариате Союза писателей Казахстана в члены Союза, вторую рекомендацию дал Василий Федорович Ванюшин. Долгим было сотрудничество с легендарным воином, прекрасным писателем и интересным человеком Бауржаном Момыш-улы. После совместной работы над его книгой «Генерал Панфилов» мы, можно сказать, подружились. Работая с Дмитрием Федоровичем Снегиным над его избранными произведениями, основу которых составляла знаменитая трилогия «В городе Верном», я училась мудрой сдержанности, такту. Снегин был человеком импозантной внешности, к тому же – интеллигентный и волевой. С Иваном Петровичем Шуховым я была знакома не только по его известной прозе, но и по работе в годы войны редактором газеты в соседнем районе. Выпуская свою районку, я «подглядывала», как делает газету мой знаменитый земляк, талантливый писатель. А в 60-е годы мне пришлось быть редактором его избранных произведений, восславивших мой родной край – Приишимье. Шухов любил работать в своем родовом пресновском доме, однажды, по возвращении в Алму-Ату из очередной такой поездки, Иван Петрович подает мне из синего шелка зашнурованный кисет. «Это вам, Нина, привет из родного края!» Заинтригованная, я осторожно развязала шнурок, и на меня пахнуло ароматом голубой низкорослой полыни, окуривающей воздух наших приишимских степей…

Об явленке сегодня

– Нина Павловна, наверное, волнующей была встреча с родиной, где вы побывали на свое восьмидесятилетие? Как давно вы ее не навещали?

– Не была двадцать лет.

– Были при социализме, в перестроечные времена, а вновь побывали совсем в других обстоятельствах. Что удивило? Что порадовало?

– Все совершенно переменилось. Это было старинное русское село, а сегодня это русско-казахское село, куда влились казахские аулы. Почему? С одной стороны, многие казахские аулы потеряли свой скот, стали бедными. С другой, появилась тяга обучать детей, участвовать в современном жизненном темпе. В Явленке построили отличную казахскую трехэтажную школу, стало много новых домов, где поселились казахские семьи. Построена новая прекрасная мечеть, в которой молодой просвещенный имам. Он говорит, что чем молодежи где-то слоняться, лучше организовать воскресную мусульманскую школу, чтобы отвратить молодых от наркотиков и пития. И мальчики идут в эту школу даже больше, чем девочки. Большое влияние имеет на среду старожилов и христианский приход. Новый храм появился там. И школа старинная русская сохраняется, и старинный еще дореволюционный сельскохозяйственный техникум, теперь это колледж. А поскольку это районный центр с десятками тысяч жителей, то и газета выходит на двух языках – «Ишим» и «Есиль таны», газета, где я когда-то начинала работать…

Порадовало, что живы традиции, что при Доме культуры есть хор, несколько поколений в нем поют. Земляки надарили мне свои книги, свое издательство есть, а печатают их в Екатеринбурге. Михаил Петрович Ключеров много сил отдает краеведению, истории села. Замечательные у него документально-художественные повести, такие, как «Фронтовые письма», «Земляки», «Есильские магикане», «Явленка – село с завидной историей». А в Петропавловске издается литературно-художественный журнал «Провинция», такой искренний, чистый. Духовная жизнь там бьет ключом.

– Мне его тоже подарили, когда я была в Петропавловске, его издает Владимир Георгиевич Шестиреков. И книги, посвященные Магжану Жумабаеву, и энциклопедию Северо- Казахстанской области, и книги Ивана Петровича Шухова, чье столетие широко отметила область…

– Да, в ее литературе широко представлена и казахская, и русская струя. Ведь там необыкновенно вдохновляющая земля – родина Шухова, Магжана, Мусрепова, Муканова. Мы с Леонидом Васильевичем в молодости, когда еще были живы мои родители, очень любили с детьми там бывать.

– А сегодня как живут ваши земляки? Есть у людей ощущение достатка?

– Там собирают урожаи 20 центнеров с гектара, ведь это черноземная полоса вдоль Ишима. И леса березовые, небольшими массивами, их у нас колками называют. У нас целины не было, она осваивалась южнее, а у нас всегда была урожайная, плодородная пашня и люди жили зажиточно. И скот, благодаря своему сельхозтехникуму, всегда был элитный, коровы давали по 30-40 литров молока. У нас была корова, лет 18 нас кормила, так надой за один раз и не унесешь. А конь какой был Карька – карий, в яблоках! А люди и сейчас местными ресурсами живут. Я останавливалась у своей приятельницы, учительницы младших классов. Она почти ровесница мне, у нее и утки, и гуси, огород, корова. Она этим живет. Плюс пенсия – и ей хватает. Сегодня кто работает на земле, тот достаток имеет, а кто от земли отбился, так что тут скажешь?

– И как вас земляки встречали?

– Да я, Любушка, даже и не ожидала такого почета. Какие мои фотографии сделали с панорамой Пришимья, в Петропавловском краеведческом музее увидела свои книги, некоторых изданий у меня самой нет, а они сберегли. Зав. отделом культуры Наталья Петровна Фульникова меня сопровождала. А какой музей краеведения в самой Явленке – хранят земляки свою историю, молодцы. Увидела прялки, ткацкие станки и вспомнила, как мама моя со своими коврами в выставках участвовала. Ведь у нас рукоделье очень было развито, и ткали сами, и аппликации делали, лен, конопля своя, шерсть своя – овец разводили. Богатый край. Хочется, чтобы он таким оставался, преумножался богатством.

– Ваша такая трудовая закваска, видимо, не раз спасала в жизни?

– Она меня в жизни заставила видеть ценность труда. Основное для человека – трудолюбие и нравственное отношение к людям. В этом я вижу совершенную модель мироустройства, модель большого мира.

– Я знаю, что в девяностые годы, когда многие писатели растерялись, потеряли жизненные ориентиры, вы с Леонидом Васильевичем деятельно начали искать выход из создавшегося положения. Не только для себя…

– Первую такую большую растерянность наше поколение испытало, когда ушел Сталин, а с ним его языкознание, целая идеология, которую начал резервировать Хрущев. А ведь на ней формировалось наше мировоззрение, это была наша опора, и ее выбило из-под ног. И нас спасли народные ценности. И казахов я приняла душой. Ведь это какой народ – всегда готов шутке ответить, из последнего гостя принять. Я начала писать, переводить, ушла из журналистики, из идеологии. Я поняла, что народ – опора, и нельзя озлобляться ни при каких переменах.

– И второй раз ваша вера подверглась такому испытанию сейчас, когда капитализм начали строить…

– Мою маму звали в деревне англичанкой. Когда все мужчины были на войне, она организовала товарищество, купили английскую веялку. Потом она договорилась с Петропавловском, и в Явленке открыли магазинчик маленький. Она это организовала. Мама в войну могла, – подумала я, – а почему мы в мирное время не сможем? И мы с Юрой Плотниковым стали организовывать творческую ассоциацию «Эдельвейс», чтобы поддерживать молодежь и стариков, стали издавать книги и даже гонорары небольшие выплачивать. Стали сами торговать книгами. Сейчас мы уже книги не издаем, но торговлю книжную сохранили, и казахстаника наряду с российскими книгами составляет важную ее часть. И я руковожу этим делом, у меня есть льготы, я ветеран трудового фронта. Нельзя же жить на пенсию, когда у меня пятеро внуков, пятеро правнуков, и молодым мамам надо помогать. И Леонид Васильевич работает. Сейчас он готовит к печати труды нашего безвременно ушедшего сына Володи, кандидата физико-математических наук, они вместе занимались некоторыми разработками по космическим проблемам, ими заинтересовался академик Виктор Михайлович Инюшин, российские, французские ученые. И Леонид Васильевич так увлекся, что забыл и о годах, и о здоровье, и о слабом зрении. Но это наш долг и сыну, и науке. Говорят, где родился, там и сгодился. Я рада, что сгодилась на своей земле, что здесь не обделена дружеским участием людей. Вот Калмухан Исабаев, наш друг-фронтовик, с которым мы всегда встречаем День Победы, до сих пор зовет меня «свет очей моих», хотя уже и видит, и слышит плохо. Наверное, меня принимали, потому что я к людям относилась с добротой душевной. Я не умею делить людей по нациям и до сих пор не делю.