"Давай делать это": почему некоторым из нас так тяжело говорить о сексе?

Скажите в приличном обществе (например, за утренним кофе в офисе) слово "член" или "вульва". Минет, кунилингус, оргазм. Попробуйте рассказать о сексе, не скатываясь в табуированную или откровенную лексику, не краснея, не меняя тон. Просто поговорите "об этом".

Получится?

Темы секса и сексуальности неудобны настолько, что дурным тоном очень часто считается не только без иносказаний говорить о них в обществе, но даже между партнёрами. "Дотронься там", "возьми это в рот", "сделай мне это". Вокруг, конечно, нет никакого общества, права, религии, когда вы вдвоём, но говорить всё равно тяжело. И эту внутреннюю цензуру ловко используют общественные институты: правительство, церковь. Из неё вырастает стигматизация, порождающая агрессию, ненависть, насилие. Люди, привыкшие к тому, что "так нельзя" превращают борьбу с "плохими словами" в крестовый поход. Далеко ходить не надо: взять хотя бы разросшееся в казахстанском обществе до масштабов стихийного бедствия понятие "уят".

Начинается это с детства. Боясь "навредить нежной психике" ребенка, родители молчат об одной из самых важных, как ни крути, тем в жизни человека, чем травмируют его психику по-настоящему, потому что когда доходит до дела, мы снова и снова собираемся "делать это", к девушкам "приезжают гости", представители ЛГБТИК лишаются права на любовь и частную жизнь, люди ломаются, злятся и делают ужасные вещи.

К чему сыр-бор? Блогер и общественный деятель (или наоборот), бывший депутат Танирберген Бердонгар записал обзор на интервью Юрия Дудя – в гостях Настя Ивлеева – где спрашивает, не дословно, конечно, насколько интересно зрителю слушать про гениталии российских звезд и как вообще этот уят монтируется с чистым казахским национальным самосознанием? Среди обвинений – сексуальная раскрепощённость героини.

Кажется, это повод поговорить.

Почему не принято говорить о сексе?

Идея секса позволяет вскрыть то, что делает власть властью

Мишель Фуко считает, что управление человеческой сексуальностью всегда было орудием власти. Правительство или церковь таким образом контролировали личную жизнь каждого отдельного гражданина и всего общества.

"Идея секса, – пишет Фуко, – позволяет вскрыть то, что делает власть властью. Совершенно невозможно понимать эту власть только как закон и табу. Секс – это сила, которая возникает, чтобы подчинить нас, и секрет заключается в том, что эта сила лежит в основе всех наших поступков. Было бы ошибкой полагать, что секс – автономная сила, которая производит только вторичный и внешний эффект там, где секс соприкасается с властью. Напротив, секс – это наиболее спекулятивный, наиболее идеальный и глубинный элемент в развёртывании сексуальности, который властно организует тело, его зрелость, его силу, энергию, чувственность и удовольствие".

Негласные табу, моральные "нормы", закон и, собственно, язык, который в этом вопросе тоже оказывается орудием власти, – всё это работало и продолжает работать на подавление сексуальности, направленной на борьбу "движений за сексуальное освобождение" (женщин, гомосексуалов, фрейдо-марксистов). С одной стороны, говорят, какие-то флажки нужны. Человек гиперсексуален (то есть желание заняться сексом может быть не связано с желанием продолжить род), и если бы не какие-то границы, мы думали бы о сексе постоянно. Хотя… Как часто вы думаете о сексе, как часто оглядываете окружающих, и это даже в наше прогрессивное время разной социальной борьбы? "Гиперсексуальность" на самом деле – аргумент, нивелирующий сознательность, разум, рефлексию, самоконтроль. Словом, всё, что отличает нас от животных. Но общество свободных, раскрепощённых, сексуально образованных людей не слишком хорошо управляемо. Поэтому сексуальная сублимация всё ещё остается одной из важнейших причин табуированности секса. Подавление сексуальности сублимируется в агрессию, а агрессия – двигатель прогресса, ведь сытому и довольному человеку развиваться не нужно, а агрессивными людьми проще управлять.

Контроль за сексуальностью – это часть системы управления людьми

При этом запреты вокруг разговоров о сексе есть только в отдельных обществах. Чаще всего патриархальных и тоталитарных. Дело в том, что тоталитарные идеологии являются по сути разновидностью религии: цель и того, и другого – управлять, а задача любой разновидности власти – подавить волю человека. Что может быть лучше для этой цели, чем заставить гражданина ощущать постоянное чувство вины? Испытывать такое чувство может только человек, который не в силах отказаться от предмета вины. Для абсолютного большинства нормальных людей секс – неотъемлемая часть жизни.

Контроль за сексуальностью – это часть системы управления людьми, а также часть контроля одних групп над другими. Речь о женщинах. Недостаток знаний о сексе и сексуальности, как следствие – табу на разговоры, ограничение упоминаний "об этом" в СМИ (ну или какая-нибудь популистская риторика вроде "забудьте о стеснении", а следом всё равно – "сделайте ему хорошо") и в массовой культуре нужно для контроля над сексуальностью женщины. Включая, например, знания об удовлетворении женщин при сексе с партнёром с помощью собственной руки или руки партнёра и куннилингусе, при которых у большинства женщин больше шансов на оргазм по сравнению с вагинальным сексом. Вообще, знания о видах оргазма и способах его достижения, порицание количества и разнообразия сексуальных связей женщины и похвала "успехов" мужчины – это двойные стандарты, которых некоторые люди отчего-то не замечают в упор. В патриархальном обществе весь скудный сексуальный дискурс строится вокруг удовлетворения мужчины, и ему, без того привилегированному в вопросах собственности и власти, достается ещё одна форма контроля.

Существуют даже исследования о том, что мальчики всё-таки говорят "пенис", "член", и эти слова, заметьте, не так режут слух, а девочки половые органы не называют никак. Сексуальная свобода женщины – запрет запретов.

Ну и, наконец, последний аргумент. Секс используется как повод не говорить о проблемах. В традиционалистских обществах больше табуированных тем в сфере гендерных отношений и особенно сексуальных предпочтений и ориентаций, поскольку с точки зрения традиционалистов разговоры о сексе и сексуальности подрывают "норму" и общество в целом. Не говорить о сексе, к примеру, = не говорить о насилии в семье. Осуждать домашнее насилие = признать факт его существования. Но если мы признаем этот факт, то придется как-то выходить из ситуации, не так ли? Кому это нужно? Никто не хочет подрывать репутацию социального института под названием "семья".

Нет ничего страшного в том, чтобы смело, прямо, без экивоков и иносказаний говорить о сексе, нет ничего страшного в том, чтобы им заниматься, осознавать и, если нравится, демонстрировать свою сексуальность. А вместо того, чтобы комментировать чужой продукт и чужих звёзд, нам бы создавать своих.