Рэйф Файнс: Если посчитаю, что снять фильм в Казахстане – хорошая идея, то обязательно приеду

Самым известным гостем 31-го Токийского кинофестиваля, репортажи о котором публиковал Informburo.kz, стал талантливый британский актёр и режиссёр Рэйф Файнс. Он известен по фильмам "Список Шиндлера", "Английский пациент", "Залечь на дно в Брюгге", "Отель "Гранд Будапешт", а также по участию в последних картинах про приключения Бонда и, конечно же, серии фильмов о Гарри Поттере, где он играет злодея Волан-де-Морта.

В Токио Файнс приехал со своим фильмом "Белая ворона" о легендарном танцовщике Рудольфе Нурееве. "Вы сняли фильм как русский. Это для вас комплимент?" – спрашиваю я перед интервью. "Конечно", – расплывается в улыбке Файнс. А потом, ответив на мой вопрос о российских актёрах, добавляет по-русски: "Ну как? Хорошо?" Хорошо, мистер Файнс. Даже очень.

– Вы популярный актёр и режиссёр. Что значит для вас приглашение на конкурс Токийского кинофестиваля и возможные здесь награды – это просто приятная вещь или нечто большее?

– Не рассчитываю особо на награды (интервью было записано до того, как фильм Файнса наградили на Токийском кинофестивале за художественный вклад. – Авт.). Что касается приглашения на фестиваль, тем более в Токио, – это приятно. И я счастлив, что работу нашей команды оценили, её заметили, но все мы знаем, что никакие приглашения и даже награды не гарантируют вам работу и новые проекты. Поэтому все, что ты можешь сделать, – принять это со всем почтением, а потом идти и работать дальше.

– Вы не так часто садитесь в кресло режиссёра, это всего лишь третий ваш фильм. Чем вас так зацепила история Нуреева?

– Я мечтал экранизировать историю о побеге Нуреева из СССР на Запад почти 20 лет, ведь это история с большим драматическим потенциалом. Представьте себе, каким сильным должно быть желание артиста реализовать себя и свой творческий потенциал, чтобы сделать такой выбор! Не побоявшись давления советских властей, не испугавшись кардинально изменить свою жизнь. Мне кажется, этот момент, когда во французском аэропорту Нуреев принимает решение попросить убежища, – очень важная драматическая точка. Именно тогда он выбирает между домом и мировой славой, между родившим и вскормившим его Союзом и заманчивым Западом, между двумя такими разными идеологиями.

Меня тронула страсть этого парня к балету, меня заразили его мечты, его культурный голод, желание поглощать все формы искусства и решимость стать свободным, пусть даже такой ценой. К тому же Нуреев был не просто талантливым танцором, он был неоднозначной, бескомпромиссной, сложной, оттого и интересной для кинематографа фигурой. И его неидеальное поведение делает его персонаж ещё более богатым. И только сняв два фильма и зная, что мой продюсер Габи имеет опыт съёмок фильмов о балете, я решился на этот фильм.

– А вам не кажется, что ваш Нуреев – артист татарского театра Олег Ивенко слишком мягок для исполнения роли бога танца и порока, как называли Нуреева критики?

– Возможно, вы и правы, ведь найти ещё одного Нуреева было практически невозможно, он был единственным. С другой стороны, у большинства из нас образ Нуреева один – когда он был на пике своей славы, обласкан критикой, избалован публикой и позволял себе порой лишнего в поведении. Та сцена в фильме, в которой он посылает к чертям и свою подругу, и ресторан, и весь Париж, мне была важна, ведь без неё он не он, но, с другой стороны, мы ведь не знаем, каким был Нуреев в свои самые юные годы. Помните же сцену в фильме, где его ещё задолго до большой славы пригласили в гости на чай – он был застенчивым, скромным парнем, который терялся в большой компании, пил чай да помалкивал. И ведь живы ещё люди, которые помнят его именно таким. Противоречивой информации о нём много, и я постарался показать его натуру во всём многообразии.

– Получается, вам больше был интересен не великий Нуреев, а тот юный мечтательный мальчик, которого называли Руди?

– Да, голодный, ищущий и не умеющий порой скрыть своего разочарования этим миром. К счастью, Олег прекрасно выполнил поставленные задачи, я им доволен. Его я отобрал в результате длительного кастинга – кроме того что он отличный танцовщик, я почувствовал, что он понимает материал и достаточно одарён, чтобы справиться с такой серьёзной драматической ролью. Я лично давал ему уроки актёрского мастерства и думаю, он оправдал все наши надежды. К тому же его очень любит камера, мне кажется, для актёра это одно из важнейших качеств.

– В этом фильме у вас снимается много русских актёров. Есть какая-то принципиальная разница между ними и, например, голливудскими актёрами?

– Я очень люблю русских актёров. Мне кажется, они вообще лучшие в мире. Наверное, благодаря сильным театральным традициям, которые есть в России, и системе Станиславского, по которой они все учатся, русские отлично подготовлены: они хорошо чувствуют своё тело, и их умение выразить нужные эмоции, причём довольно быстро, без какой-либо подготовки, весьма похвальны. Для них играть так же естественно, как жить. И работать с такими фантастическими артистами, как Чулпан Хаматова, Алексей Морозов, Надежда Маркина, было одним удовольствием, не зря я так давно мечтал поставить фильм в России. Когда Чулпан вошла в кадр, мне даже не пришлось ей ничего говорить – она просто пришла и сразу же сыграла как надо. А Алексей Морозов? Его актёрская палитра настолько богата, что мне даже приходилось его останавливать и говорить: Алексей, ты прекрасен, но играть просто, без феерии, порой тоже надо, это тоже неплохо.

– Один из персонажей в вашем фильме говорит, что великим балет делают правила. А чтобы снимать фильм о балете, тоже нужно придерживаться правил?

– Мне кажется, кино – это довольно свободная форма искусства: правила есть, но сколько раз они нарушались великими режиссёрами? Ты можешь делать классический фильм по классическим правилам, а можешь не следовать канонам, и это только твоё дело. Правила в кино, которых, может, и стоит придерживаться, мне кажется, должны касаться разве что технической части: где установить камеру, выставить свет, как записать звук. Я благодарен своей команде, которая знает все эти тонкости, имеет специальное образование, берёт всё это на себя, оставляя мне как режиссёру главное – донести нужный месседж до аудитории, даёт возможность коммуницировать с ней.

– Вы, кажется, так заряжены своим желанием донести до публики нечто важное, что даже на вечеринке в честь открытия Токийского кинофестиваля подняли бокал за гуманизм. Боялись что-то упустить?

– Мой тост произошёл, конечно, спонтанно, но поскольку там были одни кинематографисты, хотелось сказать что-то такое, что каждый из них поймёт. Все мы знаем, что кино открывает большие возможности для коммуникаций, это тоже пропаганда, только гуманитарная. И мы, кинематографисты, должны этим пользоваться и задействовать весь созидающий потенциал кино, ведь именно сейчас это важно, как никогда! Вы посмотрите, что происходит в мире – столько политических и военных конфликтов вокруг, кризис демократии, расцветают авторитарные режимы, становятся популярными политики националистических взглядов… Это тревожит.

– Так ваш фильм можно считать политическим месседжем? Ведь все мы знаем, что сегодня у России непростые отношения с Западом и стороны опять вернулись к состоянию холодной войны.

– Для меня главный месседж в фильме не политический. Главный объект моего интереса – это сила человеческого духа и желание свободы. Что нас делает людьми, артистами, индивидуальностями? Это как у моего любимого Достоевского, который задавался вопросом, что делает человека человеком, а что монстром. Я тоже хотел погрузиться в исследование человеческой природы и глубин нашей души. Сейчас, конечно, непростой период – у России напряжённые отношения и с Великобританией, и с Евросоюзом. Санкции не прекращаются, но бизнес и культурные отношения продолжаются.

И для меня российская и советская идеология это не одно и то же, в СССР было все намного жёстче. Тогда система боялась таких людей, как Нуреев, ведь сильные, независимые, свободные люди, у которых есть талант, – это слабое место любого авторитарного режима. Если этих людей любят, если в них верят, если они вдохновляют, их могут услышать, а власть предержащие этого боятся. Таланты уровня Нуреева призваны показывать свет и красоту человеческой души, их творчество возвышает, даёт надежду и будит в нас высокие чувства, а когда с ними поступают так, как с Нуреевым, это пугает.

Вот сейчас под домашним арестом сидит Кирилл Серебренников. Он, кстати, ведь тоже работал над спектаклем про Нуреева. И печально, что его заперли дома на неопределённое время, причём даже судебное разбирательство не могут довести до конца. Мне кажется, что государство должно давать людям, тем более творческим, свободу на высказывания, художник должен иметь право говорить.

– Ваш фильм – о представителе русской культуры. А искали ли вы инвесторов в России?

– Да, искали, много с кем говорили. Забавно, что русских инвесторов в первую очередь интересовал вопрос, будет ли в фильме показано что-нибудь о личной жизни Нуреева, ведь всем известно, что он был гомосексуалом и в Союзе он не мог себя чувствовать в безопасности. Я отвечал, что мой фильм, конечно, не про личную жизнь Нуреева, но ведь сексуальность – часть личности, поэтому я не могу это опустить, мы должны затронуть этот вопрос тоже, к тому же он ведь сам никогда не скрывал этот факт и не собирался извиняться за свою ориентацию. И интересно, что Нуреев хоть и был исключением, но ведь тоже в какой-то мере был продуктом системы. Отчего она его так давила? Здесь много серых зон.

– Снимать и одновременно сниматься в своих фильмах довольно сложно, вы как-то даже говорили, что когда вы режиссёр, вам всё время хочется уволить себя как актёра. Как справились на этот раз?

– Скрестил пальцы и понадеялся, что всё будет хорошо. Да на самом деле я вообще не хотел сниматься в "Белой вороне". Действительно, когда ты режиссёр и одновременно актёр – это сложно: постоянный стресс, ответственность, умение совмещать разные по сути задачи. Но моя команда убедила меня в том, что моё актёрское участие, возможно, поможет фильму найти дополнительное финансирование и облегчит его продвижение. Поэтому, когда меня подвели к этому решению, я уже даже не сопротивлялся. Правда, я не знаю, насколько это реально работает, но я это сделал. Конечно, мои ребята надеялись, что в фильме будет больше знакомых им англоязычных имён, но я рискнул и рад этому.

– А почему вы выбрали для себя роль преподавателя Пушкина, а не какого-нибудь отрицательного персонажа, вы ведь тяготеете к таким ролям?

– Одна из причин, почему я решил сниматься, было как раз то, что я сыграю Пушкина – я сразу почувствовал, что этот герой мне близок, к тому же о нём довольно много написано. Для меня это интересный персонаж – преподаватель, который добивался нужного не давлением, критикой и жёсткостью, а наоборот, своей мягкостью, природным благородством и терпеливостью. Он позволял танцорам делать ошибки, доносил до них суть танца, движений и помогал реализоваться на сцене. Мне кажется, именно в такой атмосфере, когда вокруг тебя много людей, которым ты доверяешь, и могут раскрыться твои способности. Так было и со мной, когда я был окружён людьми, которым доверял, например, это наш скрипт-доктор Сюзанна. Она вносила очень нужные критические комментарии, которые помогли картине стать лучше.

– Вы до этого говорили о месседжах, которое должно нести кино. А какие из них вам самому приносят радость?

– В каждом фильме должен быть месседж, конечно, но сам я не люблю фильмы с жёстким и однозначным посылом, мне больше нравятся картины, в которых есть пространство для интерпретаций. Может, я сам и не снимаю такие фильмы, но получаю большое удовольствие от картин, которые снимал, например, Феллини. Все его фильмы не просто красивые, умные и экстраординарные, они – настоящий гимн жизни со всем её сумасшествием и энергией. Я давно понял, что если относиться к кино, как к поэзии или к музыке, то тебе открываются безграничные возможности. Взять, к примеру, такой процесс, как монтаж, это же настоящее таинство, ведь вариации редактирования видеоматериала бесконечны. Когда мне казалось, что я застрял и не знаю, что дальше делать с фильмом, мой монтажёр открывал мне волшебные вещи.

– У вас большой опыт копродукции с Россией, Сербией. А другие вас страны интересуют? Например, Казахстан?

– Да, я знаю, мне говорили, что Казахстан стремится поддерживать кино, и я этому бесконечно рад, как кинематографист. Если мой следующий фильм будет требовать съёмок в Казахстане, если я посчитаю, что это хорошая идея – снять у вас, то обязательно приеду.

– В своих работах вы всегда стараетесь добиваться аутентичности персонажей. Легко ли это было сделать, когда играешь на чужом языке?

– Сложно, безусловно. Хотя я сам играл по-русски, но изначально хотел снимать фильм, где никто бы никого не изображал, думал: пусть русские говорят у меня по-русски, французы по-французски, а Нуреев может и по-русски и время от времени по-английски. Конечно, мои агенты по продажам надеялись, что в фильме будет больше английского, но я рад, что всё так и осталось, ведь все лучшие сцены были сняты на русском языке. С одной стороны, я не беспокоюсь, время, когда английский язык был доминантным в киноиндустрии, понемногу проходит. Раньше, помню, даже венгров играли носители английского языка, как это было в одном из фильмов с моим участием "Sunshine" (в русском варианте: "Вкус солнечного света". – Авт.). Или был другой подход – как в "Списке Шиндлера", где я играл фашиста на английском, но с австрийским акцентом. Теперь ситуация изменилась, фильмы становятся успешными и без английского. Другое дело, что наша картина выйдет с субтитрами, и для некоторых это, оказывается, проблематично. Наш американский дистрибьютор говорит, что у них люди не любят смотреть титрованные фильмы, а кое-какие страны, например, Италия и Россия вообще полностью дублируют фильмы. В Великобритании это не проблема.

– Вы заговорили об одном из самых своих известных фильмов – "Список Шиндлера", которому в этом году исполняется 25 лет. Говорят, что в Европе к юбилею он вернётся в кинотеатры. Что изменил для вас этот фильм, кроме того, что поднял ваш актёрский класс?

– Да, фильм для меня особый, меня признали, стали узнавать, после него я оказался в центре всеобщего внимания, был номинирован на "Оскар", мне открылись новые возможности и так далее, и тому подобное. Но для меня было важно другое – Спилберг снимал этот фильм, будучи успешным режиссёром, но было заметно, что к этой картине он относится с особым пиететом. Она была очень личной для него, она цепляла в нём что-то такое, что было до сих пор скрыто, и все актёры были свидетелями того, как у режиссёра с каждым днём все больше разгоралась страсть к теме. И вот эта страсть – главное, что, на мой взгляд, должно руководить творческим человеком.

– Мне кажется, все ваши фильмы о страсти. Первый, "Кориолан", – о страстном желании власти, второй, "Невидимая женщина", – о страсти между мужчиной и женщиной, третий – о страсти к балету. А в жизни вы человек, одержимый страстями?

– Думаю, да, я – такой.

– И какая же у вас страсть помимо кино?

– Театр.