Досым Сатпаев: Транзит – это всегда микс надежд и тревог

Окончание. См. начало:

• "Досым Сатпаев: В идее о единой валюте ЕАЭС я вижу только торчащие политические "уши"
• "Досым Сатпаев: Цель любого министра – максимум полномочий и минимум ответственности"
• Досым Сатпаев: Власть в Матрице, народ в Зионе
• Досым Сатпаев: Побеги гражданского общества не вырастут в дерево без серьёзных перемен

Вадим Борейко: Досым, я заметил, что в последнее время твоя риторика, особенно в фейсбуке, стала гораздо жёстче. Причём как "экспортная", когда ты говоришь о России, так и с "казахстанским содержанием", когда рассуждаешь о внутренних проблемах. Ну ладно я, недобитый публицист ленинской школы, которого постоянно заносит на поворотах. Но ты же учёный, кандидат политических наук.

Я тебе не в упрёк говорю. Мне самому нравится, когда в словах есть энергия. Просто интересно, с чем это связано. Может, с тем, что ты уже много лет пишешь про "транзит", а он всё никак не наступает?

Транзит есть, а слова нет

Досым Сатпаев: Что касается моей жёсткости, то это, скорее, реализм. Чёткое осознание того, что мы долго движемся совсем не в том направлении, тратя на это время, ресурсы и терпение людей. И, самое главное, мы заложники той ситуации, когда это направление от большинства граждан не зависит. Мы его не выбирали. Нам его навязали. Я понимаю это как учёный и как гражданин. И за своей научной степенью просто не хочу скрывать свою гражданскую позицию, которую и выражаю в социальных сетях, публично об этом говоря. Это касается и темы транзита.

Хотя у нас дошли до того, что тот же г-н Абаев (министр информации и общественного развития. – Авт.) призвал эту тему вообще не трогать.

В моей голове сразу возникла легендарная фраза Фаины Раневской, которая на замечание о том, что она слишком часто употребляет слово "ж…па", хотя такого слова в литературном русском языке нет, ответила: "Странно! Ж…па есть, а слова нет". Или похожая ситуация с не менее легендарной фразой одной из участниц советско-американского телемоста конца 80-х о том, что в "СССР секса нет".

А тему транзита я специально стал поднимать уже давно. Во-первых, потому, что нам следует ещё "на берегу" разобраться с тем, что нас может ждать впереди. Во-вторых, снять с этой темы табу и сделать её публичной. Кстати, когда внутри политической элиты страны и внутри общества начинают появляться разные идеи по поводу того, какое будущее у страны может быть, – это тоже признак транзитного настроения. Некое брожение умов.

В.Б. Броуновское движение.

Д.С. Да. Беспокойство по поводу своего будущего. Ведь многие опасаются, что их ждёт выбор не между хорошим и плохим вариантами, а между плохим и очень плохим. Даже те, кто мечтает о преемственности власти, должны помнить, что будет и преемственность проблем, которые долгое время не решались.

Но, с другой стороны, я выскажу, может быть, немного парадоксальную вещь: транзит – как некий переходный период – в Казахстане с момента распада Советского Союза вообще не заканчивался. Он просто переходил из одной формы в другую.

Вначале – экономический и политический транзит от советской системы к казахстанской модели суверенного развития. Это был период большой динамики изменений. В этот период появлялись новые игроки в элите, новая экономика и новая политическая система, которую часто называют "сверхпрезидентской".

Затем пришёл транзит от динамики к застою, который у нас стали путать со стабильностью. И здесь возникает одна из главных, на мой взгляд, ошибок нашей власти. Она уверена, что страна не только прошла транзитный период, но и окончательно оформила эффективную политическую систему. И тем самым отрицает саму возможность попадания в ловушку "резинового" переходного периода, который может длиться десятилетия.

Параллельно с этим не менее активно идут разного рода попытки интерпретировать особенности политического развития страны с точки зрения текущей политической конъюнктуры. В этой связи появляются разные варианты "третьего пути".

Более того, к числу доводов в пользу окончания транзита представители власти причисляют тезисы об институционализации политической и экономической систем, о формировании правового пространства, о легитимности власти в глазах международного сообщества, о сформировавшемся составе политических игроков.

Говорится и о демографическом аспекте, в контексте появления new generation, которое родилось и выросло после развала Союза. Как показывает свежий пример стран Ближнего Востока и Северной Африки, именно "новые поколения" постколониального периода могут стать движущей силой разрушения устоявшихся систем, которые мнили себя венцом политической эволюции.

В свою очередь, противники утверждения, что транзит завершён, говорят о формальной институционализации, при которой в системе до сих пор нет дееспособных политических институтов.

Одним словом, спор о том, на каком этапе находится транзит, может идти долго. Но всё упирается в критерии, по которым следует оценивать положение политической системы Казахстана.

Скорее всего, речь идёт о создании устойчивых в долгосрочном плане экономических и политических институтов. А этого у нас как раз и не произошло. Многие из созданных институтов – искусственные и больше напоминают фейки, что показывают регулярные кризисные ситуации, на которые они не могут адекватно реагировать. И даже Конституция не является надёжной гарантией сохранения текущего политического status quo.

Кстати, если посмотреть на постсоветское пространство, то мы можем увидеть разные формы постсоветского транзита: такие, например, как прогрессивный (качественная эволюция) в Грузии или прибалтийских странах, регрессивный (откат к закрытым системам), как в некоторых странах Центральной Азии, и ретроспективный (видоизменённое проецирование элементов советской политической системы), как в России.

В случае с Казахстаном настораживает, что наш транзит больше приобретает регрессивный характер. Даже в сфере экономики всё чаще стали говорить о так называемой ловушке "среднего роста", в которую мы попали и где можем томиться десятилетиями, так и не превратившись в развитое государство.

При этом, когда речь идёт о транзите, ещё раз повторю: не должно всё замыкаться на транзите властном. Есть также транзит мысли. Есть транзит восприятия окружающей действительности: ведь оно постоянно меняется.

В.Б. Где ты видишь присутствие "транзитных пассажиров" – в каких странах?

Д.С. Тема транзита интересует всех. И представителей власти, и бизнес, и значительную часть общества, так как сама власть запугала всех последствиями той же "арабской весны" на примере Сирии или Ливии.

Некоторые становятся "транзитными пассажирами" в прямом смысле – уезжая из страны в поисках более стабильного будущего.

Многие не чувствуют себя частью настоящего, но боятся потерять будущее. И вот эта нервозность наблюдается абсолютно на всех уровнях.

В.Б. На фоне того, что транзит происходит больше в головах, чем в действиях.

Д.С. Если перефразировать профессора Преображенского из "Собачьего сердца", разруха образа прекрасного будущего сначала начинается в головах. Потом начинаются действия, в том числе протест ногами, когда просто начинают уезжать из страны.

Если вернуться к тому, с чего начинался наш разговор, – к транзиту власти, то будущее становится более многовариантным. И транзит – это не уход действующего президента со своего поста. Отнюдь нет. Это начало изменения его системы, в том числе по причине нарастающего противоречия между требованиями дальнейшего экономического развития и неспособностью политической системы эти требования удовлетворять.

При этом можно согласиться с той точкой зрения, что очень часто реформы начинались не с демократизации, а с предварительной либерализации режима, step by step, потому что в основе этой либерализации лежал очень простой выбор: либо потерять всё в результате бунта, либо видоизменить политическую систему, придав ей больше социальной прочности.

Кто на вёслах в общей лодке

В.Б. Ты говорил о новом общественном договоре как результате реформы сверху. Звучит хорошо. Но каким ты его себе видишь? Сегодня власть физически, на уровне "приобретённой генетики", не может воспринимать представителей общества как равных партнёров в диалоге: в собственном представлении она – ақ сүйек (белая кость), а представители общества – қара сүйек (чёрная кость). Взять хотя бы пресловутые правила аккредитации: у журналистов – одни обязанности, у другой стороны – только права.

Д.С. Опять же, ожидать нового общественного договора при действующей власти слишком наивно. Его появление возможно только в условиях начала либерализации режима в партийной сфере, в медийном пространстве, в создании местного самоуправления и т.п. При этом в основе этого общественного договора должна лежать Конституция, но не как фиговый листок власти, а как реальный базовый документ, тот самый Основной закон, который, в первую очередь, защищает права граждан, а не привилегии элиты.

В.Б. В принципе, даже с действующей Конституцией можно жить. Если соблюдать. Но её может похерить любой подзаконный акт, вроде того, к которому мы постоянно возвращаемся.

Д.С. Но в действующей Конституции явный перекос в сторону исполнительной власти, что уже разрушает принцип сдержек и противовесов. Таким образом, только полный политический апгрейд системы и её демократизация является шансом избежать более негативных сценариев развития. Как я уже отмечал, любая преемственность также будет предполагать преемственность долгоиграющих проблем, которые не решались предыдущей властью, но которые долго не могут находиться в законсервированном состоянии.

В.Б. То есть демократизацию (или хотя бы либерализацию) ты рассматриваешь в качестве амортизатора во избежание социальных катаклизмов.

Д.С. Это единственный эффективный механизм не только для выпуска социального пара, но и для предотвращения его накопления. Что происходит, когда ушёл один авторитарный лидер, а его менее харизматичный и не такой искушённый преемник решил ничего не менять, мы сейчас хорошо видим в Венесуэле. Поэтому нам не нужна игра в демократию, это самообман.

Все мы находимся в одной лодке. И всем нам желательно грести в одну сторону. А для этого мы должны видеть конечный порт назначения. И иметь доверие к капитану. А то народ загнали в трюм, а те, кто на вёслах, – одни гребут в одну сторону, а другие – в противоположную. Боцман на всех кричит…

В.Б. …а Борейко с Сатпаевым "раскачивают лодку".

Д.С. (Смеясь) Но это хоть какое-то ощущение движения, а не полного мыслительного штиля.

Революция без революции

В.Б. В Восточной Европе происходили события, которые назывались "революцией", они пошли по сценарию заключения общественного договора.

Д.С. Да, было такое явление, как "бархатная революция". В некоторых странах Восточной Европы в конце 1980-х смена власти произошла на основе общественного договора: плавно, спокойно, без кровопролития, потому что прежняя власть осознала, что страну уже теряет, но кровь пускать не хотела.

Даже часть элиты там подключилась к реформированию системы. И этот процесс длился довольно долго, ведь невозможно в короткие сроки автоматически всё поменять. И, самое главное, найти целую армию реформаторов на всех уровня управления.

В.Б. От бюрократического аппарата никуда не денешься: он нужен.

Д.С. Важное замечание. Так как если верхи менялись быстро, то старый бюрократический аппарат часто передавался по наследству, и его реформирование занимало гораздо более длительный срок, ведь там десятки тысяч людей работало. Можно, конечно, всё довольно быстро поменять, как в Грузии. Но мы не наберём столько новых чиновников по причине дефицита человеческого капитала.

В.Б. Но нужны ведь люди с другими мозгами.

Д.С. Есть и другой вариант – нанять иностранных менеджеров из тех стран, которые достигли успехов в социально-экономической и политической модернизации, а также в борьбе с коррупцией.

В.Б. На какие посты?

Д.С. Здесь, кстати, интересен опыт соседнего Узбекистана, где президент Шавкат Мирзиёев стал назначать на высокие государственные посты иностранцев. Например, недавно гражданин Южной Кореи Донгвук Ли стал заместителем министра здравоохранения и советником президента Узбекистана по вопросам социального развития. До этого назначения Донгвук Ли работал замминистра здравоохранения и социальной защиты Республики Корея по демографической политике. А в 2018 году президент Узбекистана назначил замминистра инновационного развития немецкого гражданина Карстена Хайнца, который ранее работал в Министерстве образования и научных исследований ФРГ. Интересно будет посмотреть, что из этого получится. Ведь в Узбекистане схожие с нашими проблемы депрофессионализации номенклатуры на среднем и низовом уровне госаппарата.

В.Б. У нас иностранцы тоже были, но только советниками.

Д.С. И ничего хорошего из этого не вышло, так как консультанты или советники ни за что не несут ответственности.

Риски и возможности

В.Б. Жду от тебя резюме нашего разговора.

Д.С. Любой транзит – как комната с большим количеством дверей. Одни двери ведут в пропасть. Другие упираются в тупик. Третьи открывают вход в другое политическое и экономическое измерение. Транзит предполагает большое количество рисков. И не меньшее число возможностей. Это всегда микс надежд и тревог. Если надежд больше, чем тревог, то у страны есть будущее. Если многие люди не удовлетворены своим настоящим, но при этом всё меньше испытывают надежд по поводу своего будущего, то это уже красная лампа тревоги для власти.