Тайнопись Ерболата Толепбая

Ерболат Толепбай – первый казахский художник, устроивший в 1999 году свою персональную выставку в Государственной Третьяковской галерее (Москва), награжден премией Международного альянса им. Сальвадора Дали (Мадрид – Прага, 2002 г.) за особые достижения в живописи и высшей наградой EUROUNION (Брюссель, 2001 г.). В последние два года три его выставки состоялось во Франции, в Париже, одна из них совместно с работами Сальвадора Дали, посвященная 100-летию гения сюрреализма. Сейчас художник готовится показать свои работы в Великобритании (Лондон).

Из Парижа – с любовью!

Признаюсь: трудно было встретиться с Ерболатом Толепбаем, весь год он был просто неуловим. Каково же было мое удивление, когда зная уже обо всех его передвижениях на Запад и Восток, о немалой занятости в Астане, о выставке в рамках ЮНЕСКО в Париже, о которой 3,5-минутный сюжет был показан CNN, и который ретранслировало 14 стран мира (как ни странно, кроме Казахстана), я увидела его мастерскую, заставленную новыми холстами – только что начатыми, законченными, находящимися в процессе работы. Выяснилось, что он готовится представить тридцать своих новых полотен в художественной галерее Лондона!

Я увидела: и для сегодняшнего Ерболата Толепбая, в котором многие видят не только блестящего и успешного художника, но и удачливого бизнесмена, кисти и палитра были и остаются главной работой и непреходящей страстью, единственным прибежищем души в ее рефлексиях и неизменным средством самовыражения. И внутренне возрадовалась: нет, не собирается Ерболат эксплуатировать наработанное, тиражировать найденное – он весь в поиске, он весь во власти Ее Величества Живописи.

– Задача остается прежней, – говорит Ерболат, – показать на Западе достижения казахстанской школы живописи, которая, смыкаясь с западной в классических средствах выражения, остается восточной, тюркской, казахской по своей сути. И тем интересна, творческие люди должны обогащать друг друга. Известно: Париж – центр мирового искусства, сколько художников стремятся сделать себе имя в Париже. Ты можешь быть признан Америкой, Азией, Россией, но мировое признание приходит только с признанием во Франции, в Париже.

– Ну и как – признали?

– Я не считаю, что признали, хотя слышал и читал хвалебные отзывы французских критиков, знатоков. Две-три выставки ничего не значат. В Париже очень много талантливых художников со всего мира, там бездарным делать нечего. У меня это только начало. Я и не ставил цель, чтобы вся Франция ахнула, – нет, идет процесс, идет поиск, мне нужно доказать самому себе свои возможности, узнать свои недостатки, новые направления работы. И нужно, чтобы казахов узнали в мире. Все знают, что есть Казахстан, есть нефть, но кто такие казахи, какова их культура, их менталитет – никто не знает.

– Эти же причины побуждают вас отправиться на Восток? Я знаю, что в конце прошлого года вы были в Китае, речь идет о новых художественных проектах?

– Это был частный визит, но возможности культурных контактов с ближайшим соседом, столь бурно экономически развивающимся, имеющим тысячелетнюю культуру, привлекательны. И речь надо вести не столько о художнике Толепбае, сколько о художественной школе. Конечно, казахстанская живопись появилась только в ХХ веке. Но она в нем так и останется, если мы не будем участвовать в международных культурных проектах, выставках, биеннале, если это не станет государственной политикой. Выставку организовать непросто – даже в Алматы или Караганде. А за рубежом – тем более, нужно много энергии и других ресурсов.

– Ваши парижские выставки были выставками-продажами?

– Я свои картины особо не продаю, но расходы окупаются. Ставить при написании картины цель продавать – ошибочная. Художник в творчестве должен забыть об этом. Жизнь человека слишком короткая, чтобы художник при жизни мог продавать свои картины. Ему надо за это время стать мастером, получить признание, а настоящая продажа приходит через 50-100 лет.

– Но разве не обидно, что кто-то потом разбогатеет на ваших полотнах?

– Дай Бог, чтобы кто-то разбогател на них. Я этого очень хочу, я этого у Аллаха прошу. Я уверен, что время ли, Бог ли любого ставит на место, рано или поздно дает возмещение. Мое искусство сегодня в отличие от молодых лет неактивно, я бы сказал медитативно, оно должно медленно воздействовать на зрителя, в нем нет супероткрытий, новых концептуальных идей, я решаю чисто живописные задачи, мне это интересно. Мне важны не восторг и восхваление, а сопереживание.

– Но не ведет ли вас в вашей работе сегодня ориентация на западного зрителя?

– Конечно, собираясь в Сибирь, ты надеваешь валенки. В творчестве все сложнее. Важно осознание общей цели – куда ты идешь. У меня нет задачи понравиться западным зрителям. Нравиться – не нравиться – для меня это вообще уже не критерий. С самых первых шагов в живописи я восхищался художниками Запада. И до сих пор у них учусь. Но в этой учебе некоторые учителя уже могут учиться у меня. Западу важен мой азиатский багаж. Искусство не может замыкаться в традиции, если хочет отвечать на вопросы современности. Человек должен задуматься о человеке – выше задач нет в литературе и искусстве.

– И как же будет называться ваша новая выставка в Лондоне?

– Если она состоится, будет называться, как и французская «Я с тобой – человек». Это название очень важно для меня. Ведь современным искусством, литературой утрачено представление о человеке, как части Природы, Космоса, о его душе Божественного происхождения, – его страданиях, духовных устремлениях, надеждах, – о том, что веками было заботой всех мировых религий, смыслом классического искусства. Он низведен до роли потребителя – в том числе и искусства. Я возвращаюсь в своей живописи к этому простому человеку, вспоминаю старинную казахскую пословицу о том, что «у казаха ноги на земле, голова в небе». Разве не выражена в ней идея единства мира во всех ее проявлениях? И не столько в конкретном физическом смысле, сколько в философском аспекте – назначения и призвания. Я поставил эпиграфом к моим французским выставкам и каталогу, написанному доктором искусствоведения Райхан Ергалиевой, слова: «Все мои работы последних лет посвящены простому, обычному человеку, потому что я всегда помню: такой была моя мама». Сейчас этот каталог переводится на английский язык.

Ана – Жер-Ана

Ерболат Толепбай родился в селе Каскасу Ленгерского района Чимкентской области. Однажды, листая справочник Союза художников для уточнения каких-то данных о нем, я вдруг увидела рядом и другого художника из Каскасу, и еще… Можно, конечно, приписать это явление особой художественной «плодородности» местной земли, но Ерболат объясняет это проще: его брат, известный художник Токболат Тогызбаев, почти пятнадцатью годами старше, учился в Алма-Ате в художественном училище. Он-то навсегда и потряс воображение мальчишек рассказами о художниках, книгами с репродукциями, являющими незнакомый и притягательный мир. Он-то и давал Ерболату с друзьями первые уроки рисования, на которых запечатлевались и речка у села, и окрестные горы…

Каждый художник творит свою мифологию детства, из которого, как известно, все мы родом, пытаясь доискаться: откуда эта избранность, какой перст указал судьбу, обрек тайне и таинству. Можно назвать это «явлением свыше», но однажды, рассказал Ерболат, потрясение юной души небом действительно было. Как-то заигравшись, мальчишка один убежал по речке далеко в сторону гор. Вдруг небо потемнело, резко сдвинулись свет и тени, и мир – такой живой, разноголосый совсем недавно, оглушил тишиной, одиночеством. Казалось, не было никого на целом свете – ни на земле, ни в небе. Только висело тоненькое кольцо солнца и фиолетовые тени клубились вокруг. Отзвук, отсвет того солнечного затмения, тревогу за хрупкую ненадежность сущего можно увидеть во многих картинах Ерболата Толепбая.

Но сам Ерболат не любит распространяться об этом. И в творчестве, и в объяснении его побудительных причин он избегает слишком явных ассоциаций и прямых высказываний, здесь всегда должна оставаться тайна. Да и как облечь в оболочку речи совсем иную субстанцию? Сегодня это так, а завтра может быть понято совсем по-другому. Даже им самим.

Он окончил худграф Алматинского педвуза, но сам чувствовал недостаточность полученного образования, был готов впитывать все, что касалось избранного дела и из времен прошедших, и из окружающего. Душа жаждала ответов на извечные вопросы бытия (в то время как для многих эти ответы давно готовы). В 1980-1989 годах Ерболат Толепбай становится стипендиатом Союза художников СССР, учится в аспирантуре Академии художеств, получает возможность работать на подмосковной творческой базе «Сенеж» в компании с ныне известными российскими художниками, его работы отмечаются на выставках. Правда, дома его продолжают ругать «казахским сюрреалистом», и даже посещают представители КГБ…

Московские годы, считает Ерболат Толепбай, сделали его художником. Все его учителя – там. Ибо учитель не тот, кто непосредственно учит, но и кто дает направление в творчестве и жизни, дает возможность творческой реализации. Москва открыла перед ним мир. И не только своим Музеем изобразительных искусств им. Пушкина или ленинградским (совсем рядом!) Эрмитажем. В творческих группах Союза художников он посещает Испанию, Италию, Ватикан, Францию, Турцию. Этот распахнувшийся мир сначала потрясает тем, что в искусстве, оказывается, уже все сделано до него. Потом отрезвляет упрямым пониманием: то, что хочет сказать он, Ерболат Толепбай, за него никто не скажет.

– Официальная критика долго вас считала казахским «сюрреалистом», чем немало попортила крови, потому что слово это в те годы было ругательным. И вот состоялась ваша совместная с работами Дали выставка, посвященная 100-летию великого сюрреалиста, вы награждены премией Международного альянса им. Дали. Сколь близки сегодня ваши художественные воззрения и методы великому испанцу?

– Сальвадор Дали (неважно, вы это скажете или я) признан великим художником во всем мире, независимо от отношения к нему советского политбюро. И для меня он – величайший мастер живописи, но у меня более гуманистическое направление в искусстве, ибо оно ближе к человеку. Отстаивая свои идеи в искусстве, надо помнить, что спустя время эти идеи могут оказаться ненужными. Общество отбросит их и пойдет дальше. Значит художник, оставаясь самим собой, должен меняться вместе со своим временем.

Да, Ерболат Толепбай учился у великих «стариков»: Рембрандта, Эль-Греко, Веласкеса, Сезанна, его называли последователем Дали, но художник следовал своему предназначению. Он помнил слова Коро, сказавшего ученикам: «Следуйте своим убеждениям. Лучше быть ничем, чем быть эхом живописи других. Ведь сказал мудрец: остаются всегда позади того, за кем следуют». Принимая художественный метод Дали, Ерболат Толепбай всем своим творчеством отвергает извлекаемый тем из подсознания разрушительный хаос. Стараясь «осознать подсознательное», художник опирается на традиции нации, на истоки мировоззрения казахов, испокон веков покоившихся на полном доверии интуиции, подсознанию. «Взрыв традиционных смыслов, разрушение основ и оков банального мира, выраженные в творчестве Сальвадора Дали, Ерболат Толепбай продолжает если не восстановлением жизненных смыслов, то мечтой о них», – пишет исследователь творчества казахского художника доктор искусствоведения Райхан Ергалиева.

Сам же он выражается еще более определенно: «Роль художника определяется тем, что он один из немногих, кто стремится понять не только себя, но и других. Он сочувствует, переживает боль чужой души, как свою собственную, в своем вечном, неизбывном желании сделать этот мир совершенней», – пишет он на страницах своей книги «Ана – Жер-Ана» – «Мать – Земля-мать», выпущенной по программе МКИОС издательством «Онер» в 1999 году, но, к сожалению, мало замеченную у нас. Сам художник говорит о появлении этой книги так:

– Я не пытался в ней объяснить смысл своих работ, хотя и размышлял о них, ведь каждое полотно несет для зрителя только ему понятное. Но имея опыт преподавания в художественном вузе, я знаю, что молодым художникам необходимы книги осмысления жизни и творчества. Для молодых казахов, до которых сейчас мало доходит настоящая культура, но которые тянутся к ней, я написал книгу «Ана – Жер-Ана» – выше и сильнее этого выражения я не знаю. Оно божественно по смыслу. В этой книге – мои размышления об искусстве – искусстве для искусства, мыслей для мыслей. Как всякий художник, я задумываюсь: для чего нужна живопись, для чего вся эта моя работа? И прихожу к выводу, что по силе воздействия искусство сродни религии.

– Не потому ли религиозные сюжеты так часто подпитывают искусство живописи, его дух и столько художников посвятили свое творчество религии?

– Я тоже задумывался об этом. Мне посчастливилось посетить святые места – Мекку, Иерусалим, Ватикан, Рим, Саудовскую Аравию, Египет, Японию. И я не нашел противоречий у народов мира в представлении о Всевышнем. Я думаю, что мое представление выражено в моих работах. Его я также пытался передать в своих заметках о природе творчества.

Я с тобой, человек

К Ерболату Толепбаю впервые меня привел более двадцати лет назад искусствовед Валерий Филатов, известный в тогдашней Алма-Ате своей острой нацеленностью на все новое, неординарное. Я взяла на плечо «Репортер» и мы пошли с ним делать радиопередачу о новом таланте. В однокомнатной квартире не было почти никакой мебели – на полу лежали ковры, одеяла, подушки… Но как же густо она была населена! На огромных холстах хватило места всем: композитору Сугуру, печальной матери с младенцем, подозрительному «человеку в возрасте, но без возраста», вертящему в руках ключи «от счастья» (автомобиля), Рембрандту с Саскией на коленях и самому художнику с его юной женой. Пространство картин было записано снизу доверху: летели по небу кони, клубились неясные лики, высились горы зерна, возникали цитаты с полотен великих мастеров. Раблезианская роскошь колорита, удивительная игра света и тени, фантасмагории Дали и избыточно-чувственное барокко – смешение времен, культур и народов… Все это было подозрительно ни на что не похоже по напряженности мысли и чувства и в то же время било по глазам эклектичностью нарочитых заимствований… Но этот малыш, этот ребенок, шагнувший из комнаты в проем двери, в золотой свет дня… Он тянул за собой взгляд. Он был настоящий!

Художник в отличие от своих «буйных» холстов оказался застенчивым и немногословным, так что вся радиопередача о нем состояла из восхвалений Филатова. Позже, назвав молодость художника «барокканским периодом», Валерий Филатов напишет: «В молодом Тулебаеве и посейчас впечатляет черта, подтверждающая большой талант и оборачивающаяся наибольшим напряжением страсти. Задачи, которые ставил перед собой художник, превышали его технические возможности на тот момент… Но эта же грандиозность задач была для него животворным источником, вечным побудителем творческого роста».

Очень верное замечание, ибо не счесть примеров того, когда вялость души и мысли мешает развивать природный дар в событие, в большое дарование. А для Ерболата Толепбая живопись не только средство достижения чисто творческих задач, не только диалог с миром, но и не менее важный для него диалог казахского изобразительного искусства с внешним миром.

С 1974 года он участвует в республиканских, всесоюзных и международных выставках. Выставлялся в 37 странах мира. Еще до московской выставки в 1999 году Ерболат предпринял другую попытку утверждения казахстанского искусства на международном уровне – он стал участником международной художественной выставки-конкурса в Каире. Он по собственной инициативе организовал этот «тур». И случилось то, чего он так хотел: казахстанский флаг вместе с 86-ю другими флагами стран-участниц был поднят на флагштоке. А сам он был назван в десятке самых интересных художников. «О, Казахстан, Толепбай», говорили совсем незнакомые люди. На поездку в Каир он потратил все семейные деньги. Страстность его души со временем вышла за рамки его холстов, ибо интуиция художника, считает Ерболат Толепбай, позволяет судить о событиях в их перспективе, чего порой совсем не дано видеть их участникам и фигурантам.

– Я всегда говорю: указом можно назначить министра, но указом не назначить Толепбая художником. Как и не снять его с этой должности, – размышляет Ерболат. – Министерство культуры, наше Посольство в Москве во главе с Таиром Мансуровым помогли мне организовать выставку в Третьяковке – первую выставку казахского художника в ее залах. Да, я не политик, но эта выставка сыграла и еще сыграет свою роль в отношениях Казахстана с Россией, ее посетили ведущие общественные деятели, представители культуры. После выставки меня принял наш президент Нурсултан Абишевич Назарбаев. Глава государства много внимания уделяет исторической самоидентификации нации, осознанию своего прошлого, на основе которого надо строить настоящее, а также будущее государства. А потому речь пошла о том, что необходимо создать серию исторических полотен, рассказывающих о наших предках. Я вспомнил, как был поражен в музее в Италии: пришли школьники, уселись на пол, и педагог на примере великой живописи стал рассказывать о королевских династиях, междоусобных войнах, жизни народа. Это не скучный учебник, это история в лицах, которая запоминается навсегда. Наш президент высказал идею создания мастерской, где бы художники создавали монументальные полотна на исторические сюжеты. Такими картинами богата, кстати, Третьяковка. Не откликнуться на подобную идею невозможно, и я с большой радостью взялся бы организовать такую мастерскую, о чем и сказал президенту.

– Я читала в информационных сообщениях, что группа под руководством Ерболата Толепбая занималась художественным оформлением здания Верховного суда, которое вместе со зданием мажилиса парламента на Левобережье посещал перед сдачей президент Назарбаев. И подумала, что это и есть воплощение вашей идеи о такой мастерской.

– Думаю, мы на подступах к решению этого вопроса. Но здесь возникает и другая проблема. В Астане идет бурное строительство. Но новый город – это не просто новые здания из одинаковых кирпичей, окон и дверей. У них должен быть столичный характер, они должны быть отличны от зданий других столиц мира, нести свой образ молодого государства, нации, ее истории. А придать материи духовность может только искусство. Многие учреждения столицы имеют международный уровень, международного уровня достигла профессиональная деятельность многих представителей власти и бизнеса. На этом уровне надо решать и здания офисов, правительственных и государственных учреждений. Но из бюджета исчезла такая важная статья расходов, как художественное оформление экстерьера и интерьера зданий. Правительства меняются, а в законе ее все нет. Страна вышла из кризиса, уверенно движется вперед, и мы не должны отставать от высокоразвитых стран. Через красоту зданий, красоту столицы видны достижения в архитектуре, дизайне, изобразительном искусстве, разве не так?

– Ерболат, я вижу, ваша работа все больше связана с молодой столицей. Вот и завтра вы летите в Астану. Вы были председателем жюри Республиканского конкурса в области изобразительного искусства, итоги которого в канун Нового года были подведены в Астане. Что это за конкурс?

– Он был проведен Министерством культуры, информации и спорта. Надо, чтобы за этим первым шагом последовали другие. Сколь важно вовремя заметить, поддержать талант, каждый состоявшийся художник знает на собственной судьбе. В последнее десятилетие инициативность наших художников, их участие в общественной жизни значительно упали. И вот теперь в конкурсной программе приняли участие более 300 человек, важно было даже не столько назвать его лауреатов, сколько дать толчок новым концепциям, творческим поискам, дать почувствовать к себе внимание. Думаю, приходит пора покупать работы для музеев, ведь десятилетие их коллекции не пополнялись работами современных художников.

– Вы написали около 1000 полотен, 100 из них показали в Москве, в знаменитой Третьяковке, многие разбрелись по всему миру, представляя и вас, и Казахстан в Америке, Франции, Англии, да Бог знает где. Однако, судя по маршрутам ваших последних выставок, Российское направление пока не входит в ваши планы? И вашей персональной выставки уже более десяти лет не было дома – в Казахстане, даже юбилейной?

– Россия, которая воспитывала, дала возможность реализоваться, наградила званием Императорской академии «Достойному» за вклад в развитие живописи, всегда будет рядом, нам вместе идти дальше. Сейчас на Западе работает много русских художников. Им надо возвращать России славу русского золотого века, русского авангарда, пришедшего с именами Кандинского, Шагала, Малевича. Новое время открыло нам возможности, которых не было в СССР, сейчас мы одинаково открыты и Западу, и Востоку, будем осваивать их в дружеском соревновании. А что касается моих выставок дома… Мне жаль, что казахстанские зрители не видят моих работ. У нас в юбилеи чиновники поздравлют друг друга, вручают ордена, видимо, художники в их высокий ранг не входят.

… Космическими веретенами ввинчиваются человеческие фигуры на полотнах Толепбая в бесконечность пространства. Не люди, а как бы энергетические поля людей, обозначенные условными цветосочетаниями, трактующие все ту же древнюю коллизию: борьба добра и зла, жизни и смерти, света и тьмы. Дрожащей струйкой времени – едва обозначенного потока людей, коней, верблюдов – тянется его «Шелковый путь» – одна из излюбленных тем и вариаций. Притягиваемые и отталкиваемые капсулы жизни – его «Колыбельная», «Двое», «Подруги», «Сестры», «Три апашки». Милосердным светом полна работа, посвященная матери. Цвет-свет для художника – главный источник жизни, как таковой, и жизни картины. Именно свет выхватывает объект из мрака, придает ему ту форму, которой он мгновение назад не имел, а теперь обретает на глазах зрителей. Потому так много в его работах неба, поэтому так варьируется в них светоносное солнце. И все более заселяет их пространство человек. Светоносной, витальной силой покорила избалованную парижскую публику живопись Ерболата Толепбая.

И вспоминается парижская афиша выставки, посвященной столетию великого сюрреалиста. Смиренно склонил голову казахский художник перед могучим кентавром, в виде которого изобразил себя Дали. Но это смирение восточного гостя. Во всем его облике – сила человека, знающего свой путь. И он пойдет дальше.

– Ерболат, если вернуться к нашему более двадцати лет назад состоявшемуся знакомству, можно сказать, что сегодня я беседую со счастливым человеком, которому все удается?

– Мне в жизни дважды не повезло. Я не жил рядом с Абаем, я не стал близким другом Чингиза Айтматова, творчество которого мне очень близко, перед которым я преклоняюсь, которому посвятил несколько картин. Меня нельзя назвать счастливейшим из людей – ведь я еще не написал своих лучших полотен.