Неоткрытый Еркин Мергенов

У памятника наших поражений

В Союз художников шла я со стороны улицы Фурманова, где на месте бывшего здания правления и мастерских СХ теперь огороженная площадка, за которой деловито вертят головами строительные краны. Свою многолетнюю битву за построенный на собственные деньги дом, в котором работали мэтры изобразительного искусства страны, чье творчество и жизнь составляют его историю, художники проиграли. Скоро здесь будет выситься многоэтажный памятник этому поражению, о котором, впрочем, мало кто вспомнит. Хотя это поражение всей нашей творческой интеллигенции перед наступающим рынком. Она сдает свои позиции одну за другой, все более превращаясь в общественном сознании из владетеля дум, совести нации в фигуранта артшоу – в угоду крепнущему инстинкту общественного потребления.

О разобщенности, неактивности творческой интеллигенции, занятой собственным выживанием, а не жизнью народа, председатель правления Союза художников Еркин Тлекович Мергенов говорит с горечью. Десять лет отдал он активной политической деятельности. В 1989 г. был избран народным депутатом СССР, в 1990 г. – членом Верховного Совета СССР, входил в самую радикальную межрегиональную группу вместе с Сахаровым, Собчаком, Поповым, Ельциным, усиленно занимаясь, как он сам выражается, демонтажем бесчеловечной коммунистической системы. Приняв как историческую данность образование независимого Казахстана, его врожденное чувство справедливости не может мириться с рецидивами новой системы, в которой снизу доверху личное благо превалирует над общественным. Он откликается на инициативы, будоражащие впадающий в беспамятство город: будь то защита исторического центра Алматы (сколько алматинцев в годы войны участвовало в субботниках по возведению так и не восстановленного старого ТЮЗа!) или снос пресловутых «косых домов», видевших цвет казахской и эвакуированной российской культуры. Конечно, это явные бараки, но земля-то под ними – «золотая». Вот пусть люди и получат соответствующую компенсацию. Впрочем, Еркин Мергенов не уверен, что его слышат даже в этих «частных» вопросах. А что касается более общих… не нужно это художнику – заниматься политикой, уверен он.

– Однако вы же, Еркин Тлекович, выдвигались от Партии патриотов в депутаты последнего парламентского созыва, – напоминаю я.

– Выдвигался, но я не баллотировался. Бесполезное это дело. И из партии, где был членом бюро, вышел.

– Разочаровались в партийном движении?

– Нет, был не согласен с принятым общим решением.

Хотя, думаю я, стань такие практики, как Еркин Мергенов, Тимур Сулейменов или Рубен Андриасян, депутатами парламента, может, наконец, у нас был бы принят закон о культуре, буксующий уже тринадцатый год, и, может, были бы в нем налоговые послабления для творческих союзов и меценатов, вкладывающих деньги в культуру.

– Союз художников как творческая общественная организация – анахронизм, – прерывает тут мои размышления Мергенов. – На предстоящем съезде мы будем ставить вопрос о создании ассоциации профессиональных художников, как более отвечающей современным требованиям. Надеюсь, к этому времени будет сделано главное, чем занят сейчас союз – на месте нашего старого художественного комбината «Онер» на улице Сатпаева на основе долевого участия осуществится строительство бизнес-центра с одноименным названием, где будет построено порядка 60-70 мастерских для художников и выставочный торговый зал.

– А ваши старые скульптурные мастерские на Рыскулова?

– Заканчиваем выкупать землю под ними, но, чтобы они по-настоящему ожили, нужны большие заказы. Вряд ли они появятся. Хотя нужно сказать, что союз успешно справился с оформлением интерьеров и формированием коллекций для правительственных зданий Астаны, активно участвовал в фестивале «Байтерек». Такая востребованность художников активизирует.

В жизни художников в последние годы действительно идет определенное оживление. Многие связывают это с тем, что правление вновь возглавил Мергенов, руководивший союзом с 1987 года почти семь лет и вновь избранный на внеочередном съезде в 1999-м. При нем успели приватизировать мастерские художников, при нем, вернувшемся, стали рачительнее распоряжаться недвижимой собственностью союза, пытаясь удержать бездарно, если не сказать воровато, проданную. Налаживаются связи с российскими художниками, союз входит в Международную конфедерацию Союзов художников в Москве, член Международной художественной ассоциации при ЮНЕСКО.

Большой выставкой в музее имени Кастеева было отмечено 60-летие СХ с впервые за десятилетие состоявшимся закупом работ. И столетие стоявшего у истоков его создания старейшего художника Казахстана Абылхана Кастеева, праздновавшееся в рамках ЮНЕСКО в Париже, Алматы и на родине художника в Жаркенте, тоже стало объединительным фактом нашего разъединяющего времени. Союзу при поддержке именитых спонсоров «Шеврон», «КазМунайГаз» и неутомимом подвижничестве его ответственного секретаря Камиллы Витальевны Ли удалось издать несколько шикарных художественных альбомов, представляющих казахстанскую художественную школу начиная от альбома народного прикладного искусства и заканчивая недавним – «Непознанный путь» – о тюркском романтизме и художниках-шестидесятниках как главных его выразителях.

Но все-таки проблем в перспективе развития казахстанской художественной школы председатель правления Союза художников, профессор театрально-художественной академии, народный художник Еркин Мергенов видит много. Проблем, к которым необходимо привлекать государственное, общественное внимание незамедлительно.

– Наше искусство затормозиться в своем развитии, если не будет изменен подход к художественному образованию, – говорит он. – И это та сфера, где потерянное в последние годы будет наверстываться десятилетиями. Не вдаваясь в подробности, скажу: будущий скульптор своим непосредственным предметом – лепкой – занимается 8-12 часов в неделю, а в Суриковском институте в Москве мы занимались по 6 часов в день. Это результат экономии на образовании. Даже если мы обнаружим сверхталантливых ребят, им негде и не на чем учиться. У нас крайне слабая материальная база академии и нехватка кадров. Будущий художник должен воспитываться в атмосфере искусства, на высоких образцах. Он должен знать свое народное творчество. Нам нужен музей, где были бы собраны его образцы – от наскальных рисунков, каменных бал-балов до юрт с их убранством до современных достижений прикладников. У нас нет своих Цветаева и Нечаева, которые создали Пушкинский музей – один из лучших музеев мира – со слепками скульптуры начиная с эллинских времен и кончая их современником Роденом. Будущий художник должен все это видеть, впитывать.

– Но коль скоро, Еркин Тлекович, вы хотите отойти от деятельности Союза художников, имея такой опыт организаторской работы, понимая, каким должен быть музей, возьмитесь за его создание, пробивание!

– Что вы! На это можно потратить жизнь и ничего не добиться. Это должно стать государственной приоритетной задачей. Причем музеи должны организовываться не как хранилища и демонстрационные залы, а во всем комплексе исследовательской и научной работы. А мне хочется, если Богу будет угодно продлить мои дни, заняться творчеством. Ведь силы уже не те. Выйдешь в город по делам и возвращаешься опустошенный… А я надеюсь еще сделать выставку с новыми работами!

Бунтарь с алма-атинского Брода

У Еркина Мергенова необычная судьба для художника, достигшего в достаточно молодом возрасте престижных званий и степеней. Он родился в большой семье военно-служащего в Алма-Ате, но раннее детство провел под ласковой опекой бабушки среди вольных холмов Узун-Агача, куда семья переехала с призывом отца в 1941 году на фронт. Вернувшийся с войны отец вновь перевозит семью в Алма-Ату, с ней и будет связана вся творческая жизнь скульптора.

Но определился он в качестве такового не сразу. Кроме увлечения литературой, не без влияния старшей сестры-филолога, прошедшего через всю его жизнь, других эстетических наклонностей школьные годы не выявили. Он поступил в строительный техникум, где изучал электрооборудование и строительные конструкции и определялся с выбором будущей профессии. По совету скульптора Х.А.Наурызбаева в 1957 году Е.Мергенов поступает в Алма-Атинское художественное училище и начинает открывать для себя мир искусства и людей искусства.

Достаточно назвать учившихся в одно время с ним художников, чтобы выстроился ряд блистательных теперь имен: С.Айтбаев, Ш.Сариев, М.Кисамединов, Т.Досмагамбетов. Все они были неистово увлечены искусством, уже с первого курса хорошо рисовали. Да и педагоги были отменной школы: А.Черкасский, Н.Крутильников, П.Зальцман, Х.Наурызбаев, уже окончившие Ленин-градскую художественную академию С.Мамбеев, К.Тельжанов, Г.Исмаилова, Н.Нурмухамедов. На третьем курсе ему становится очевиден его путь скульптора.

Между тем наступает время хрущевской оттепели, железный занавес приоткрывается для западного искусства, к которому тянутся молодые мятежные души, подозревающие, что не вся правда искусства выражается академизмом и соцреализмом. Еркин Мергенов принимает активное участие в студенческих дискуссиях, обсуждении выставок, отстаивая право художника на собственное видение мира. В нем зреет тот бунтарь-одиночка, авангардист и модернист, каковым он войдет в казахское изобразительное искусство.

А впереди еще три года армии, работа учителем рисования и черчения в средней школе, преподавание в изостудии Дворца пионеров, прежде чем в 1968 году двадцативосьмилетним он поступит в Московский государственный художественный институт им.В.И.Сурикова. Как-то на мое замечание, что, может быть, в профессию художника, особенно скульптора, и надо приходить в зрелом возрасте, Еркин Тлекович возразил:

– Я думаю, преимущества как раз в более раннем овладении профессией, а у меня так сложилась судьба… Но я всегда понимал, что без высшего художественного образования, без освоения ремесла, которое и есть основа мастерства, невозможно. Иначе наши замыслы, желания будут опережать наши возможности, этот разрыв не могут преодолеть даже очень талантливые люди. Вхождение в профессию в зрелом возрасте опасно тем, что, набрав мастерство, человек не успевает реализоваться. Жизни не хватает.

В Суриковском институте Мергенов сложился как художник, остро чувствующий современность, ищущий свой самобытный стиль, новым пластическим языком пытающийся выразить вечные идеи свободы, борьбы, смерти, любви. Позже исследователи его творчества напишут, что с первых шагов работы скульптора опережали время, в них видели дерзость, формализм, неадекватность сложившимся представлениям. В жизни это бунтарство пресекалось элементарным отчислением из института. Но именно здесь случились встречи с людьми, которые не просто поддержали, а вселили, как он сам говорит, веру в понимание искусства, в творческие максимы. Это Юрий Колнинский, академик, искусствовед, величайший авторитет в теории искусств, профессор Суриковского института, труды которого сейчас стали классикой, изучаются не одним поколением искусствоведов и художников. Это встреча уже в Алма-Ате с Ренато Гуттузо, хоть и кратковременная, но много давшая в жизни. Это обращение к творчеству современных скульпторов: Кремера, Барлаха, Манцу, Джакометти, Майоля, Родена. И, конечно, общение с товарищами, поддержка которых была для художника неизмеримо важна, хотя все оттенки отношений с ними, по его словам, исключительно субъективны и трудно выразимы публично.

Да, шестидесятые-семидесятые годы в Алма-Ате проходят под знаком общения радикально настроенной молодой плеяды, которую сегодня принято называть шестидесятниками: М.Ауэзов, А.Медоев, А.Сулейменов, Г.Шалахметов, Т.Сулейменов, М.Кисамединов, С.Айтбаев, Ш.Сариев и другие. Однако, думается, было бы неверным представлять, что обретение мировоззренческих идей, поиск в формотворчестве шли у Мергенова в русле этого общения. Скорее, здесь лишь проверялся итог собственных поисков и решений, личностной идентификации, соотнесение собственного пути преемника кочевой цивилизации и развития современной западной скульптуры. Потому что, на мой взгляд, будучи внешне человеком исключительно доброжелательным, общительным, отзывчивым, свой внутренний мир Еркин Мергенов несет потаенно, в своих поисках и находках суверенно самостоятелен, чужому влиянию мало подвержен.

Есть известная фотография 1976 года, запечатлевшая пятерых художников на подступах к творческой зрелости. Прекрасное по композиции фото, где на заднем плане стоят Толеген Досмагамбетов (чуть вверх на лестнице), Макум Кисамединов, дружески обнимающий Бахтияра Табиева, а впереди сидят Еркин Мергенов и Салихитдин Айтбаев. Высокий дух товарищества витает здесь, но какие же они разные! И уже очевидно: бунтарь-модернист в творчестве, недавний стиляга с алма-атинского Бродвея в жизни, Еркин Мергенов менее всего принадлежит той художественной богеме, которая начала формироваться в Алма-Ате с легкой руки или бурного духа «шестидесятников». Радуясь успехам своих товарищей, участвуя в каких-то концептуальных разговорах, сам он в жизни и творчестве существует особняком. Так это и остается поныне. Думается, подобное одиночество ему порой и тягостно, и невыносимо, но такова творческая и человеческая природа Еркина Мергенова, выведшая его в безусловные лидеры новой казахстанской пластической школы, лидера, у которого уже есть и свои последователи, и свои эпигоны. Но можно заимствовать форму, можно подражать пластическому языку, но не позаимствуешь переживание, боль, негодование, протест, любовь, тревогу – душу, вкладываемую художником в работу. Не позаимствуешь ту метафоричность мышления, которая в мучительных поисках рождает единственно возможный пластический образ, вызывающий ответные размышления, озарения, волнения зрителя, всю неоднозначность его восприятия.

Сегодня из пяти запечатленных на том памятном фото в живых он остался один. А в целом его поколение недосчитывает уже девяти художников. Это их памяти посвящен художественный альбом «Непознанный путь» – памяти живописцев: Салихитдина Айтбаева, Шаймардана Сариева, Токбулата Тогусбаева, Оралбека Нуржумаева, Бахтияра Табиева, графиков Макума Кисамединова и Адила Рахманова, скульптора Толегена Досмагамбетова и их старшего товарища живописца Али Джусупова.

Конечно, весьма условно можно всех двенадцать художников, представленных в этом альбоме, среди которых и ныне творящие скульптор Еркин Мергенов, график Исатай Исабаев, живописец Абдрашит Сыдыханов, считать мировоззренческими, истинными «шестидесятниками». Но права составитель и автор вступительной статьи Камилла Ли, все они «были честны в своих устремлениях, преданы творчеству и добились главного – создали новый концепт изобразительного искусства Казахстана, в основе которого соединились европейская художественная школа и национальная традиция… они двигались по пути создания новой для Казахстана культурологической модели евразийства».

Шедевры видят иностранцы

В разговоре о фондах Музея изобразительных искусств им.

А.С. Пушкина в Москве, о тех шедеврах французского импрессионизма и постимпрессионизма, которые смогли разглядеть прежде европейцев русские коллекционеры Щукин и Морозов и вывезти их в Россию, Еркин Тлекович заметил: «Это еще кто-то из итальянцев сказал, что шедевры лучше видят приезжающие в страну иностранцы». Творчество самого скульптора в этом смысле – не исключение, его тоже больше ценят иностранцы, у которых шире взгляд и представление об изобразительном искусстве, которым есть что сравнивать, у которых просто иное восприятие. Сегодня работы Еркина Мергенова можно увидеть у итальянского посольства – трехметровая композиция «Екеу», в гостинице «Анкара» – скульптура «Мираж». Между тем сам мастер говорит, что пока работы художника не вышли на улицу, его можно считать реализовавшимся лишь наполовину. Ему не хватает серьезного анализа собственных работ, разговора о его скульптуре – в этом, оказывается, нуждаются и классики. В чем-то компенсировали недостаток профессионального общения выставки 2002-2003 года в Москве и Санкт-Петербурге, где о его творчестве с восхищением говорили известный художник Татьяна Назаренко, заведующая отделом скульптуры ГТГ Людмила Марц. И была заинтересованная встреча в Государственной Третьяковской галерее, директор которой Юрий Королев еще пятнадцать лет назад написал о Еркине Мергенове: «Высокий профессионализм, совершенное владение скульптурными материалами, сильный творческий темперамент – отличительные качества художника. Но не только они делают его произведения высокохудожественными. Широта и философичность мышления в сочетании с самобытностью национального мировосприятия, острое чувство времени и дар предвидения, свойственные лишь большим художникам, выводят творчество Еркина Мергенова в ряд явлений мирового искусства».

Отстаивая право художника в своих работах высказываться по злободневным вопросам общества и культуры, мастер так размышляет в нашей беседе о критериях оценки своих работ и художественного творчества в целом:

– Мои последние работы, конечно, еще потребуют какого-то осмысления, потому что, вызывая интерес чисто формальной, художественной стороной, из-за драматизма своего содержания они не-однозначно, на мой взгляд, воспринимаются требовательными зрителями – специалистами и любителями искусства. Думаю, это естественно. Художник сам для себя определяет ориентиры в искусстве. Мне кажется, художник вообще не должен судить творчество другого художника категорично, неэтично быть агрессивным оппонентом или критиком, как это было в советские времена. Творец должен знать свой путь, в то же время понимая, что рядом идут другие, что искусство живо разнообразием. Когда оценка творчества отдельных художников становится политикой, становится средством разрешения каких-то бытийных проблем, это один из признаков тоталитарного режима. Отделы культуры в ЦК Компартии именно таким образом превращались в инструмент воздействия на художников. Для меня это всегда было неприемлемо.

– Но таким образом создавалась некая кастовость, некая избранность творческих союзов, в них стремились попасть…

– Искусством не могут заниматься только избранные, оно живо притоком жизненной силы народа, его питает народная среда. Искусство принадлежит всем и искусством должны заниматься все – рисованием, акварелью, живописью. С малых лет детей надо учить понимать композицию в живописи, музыке, танце, литературе. Это одна из основ начального воспитания в школе. Тогда и профессиональные художники будут приходить к своей профессии с хорошо развитым вкусом, понимающими смежные искусства. Монополизация в искусстве антинародна по своей сути и смыслу, противоречит демократическим общественным нормам. Она идет вразрез с самим временем.

– А разве у нынешнего времени нет проблемы массовой культуры, которая начинает захватывать профессиональную творческую среду? Когда рождается усредненный – не зритель, не слушатель, не читатель, а – потребитель.

– В любом развитом обществе, когда культура становится средством купли-продажи, шоу, искусство из элитарного грозит стать утилитарным. Здесь идет и размывание профессиональных рамок. Самодеятельного и профессионального художника в принципе отличает не образование, а степень владения мастерством.

– Еркин Тлекович, вы сразу возникли как художник, приверженный модерну, сейчас вас называют классиком казахского модернизма. Это, видимо, определило ваш жизненный путь и некоторое официальное неприятие вашей скульптуры?

– Вопрос интересный и непростой. Я не думаю, что тот или иной скульптор может, работая, подводить себя сознательно под какое-то направление в искусстве. Под модерном мы понимаем новое искусство в двадцатом и двадцать первом веке, то есть работы, которые в той или иной степени по формальной, так сказать, стороне, по композиции, по уровню мышления являются новаторскими. Когда скульптор или живописец, становясь на плечи традиции (без которой не может быть никакого художника), не повторяя какие-то открытия, а развивая их, создает новое живое произведение. Но чем человек профессиональнее, чем больше он понимает, тем более осторожен он в оценке чужого и своего труда. В силу того, что перед ним открывается, насколько бесконечно и глубоко искусство, какие открытия совершили в нем гении. И когда на выставке слышишь, что ты классик модерна, то становится не по себе. Я ощущаю себя уставшим бунтарем, но не более.

– Но вам ведь ни одного памятника скульптурного так и не заказали? Вы не участвовали в конкурсах?

– Я пробовал, но быстро понял, что это одна из больших ловушек для художника, я имею в виду советский период. А вообще, если скульптор, архитектор не вышел из своей мастерской на улицу, значит, он реализовал свой потенциал лишь на пятьдесят процентов. Ведь творчество больших мастеров, классиков двадцатого века, вся их биография говорят о том, что они с выходом на улицу очень быстро эволюционировали, пришли к большим открытиям, закреплению своих находок. Для скульптора площади, улицы – это в прямом смысле слова творческий воздух, кислород. Но у меня время упущено. Я не жалуюсь. Я просто анализирую путь советского художника. Писатели-диссиденты могли писать в стол, их потом издали. А скульптуры?

Мы не задумываемся, но настоящая трагедия художника – это разрыв между тем, что есть, и тем, что могло бы быть. Между тем, что мог сделать художник, и тем, что сделал. Такую трагедию человек редко смотрит «третьим глазом», обычно это анализируется уже на жизненном опыте, на пройденном пути. А если подходить философски, то именно поэтому у многих творцов трагична судьба. Плюс другие привходящие причины: сила характера, преданность своему делу, даже некий фанатизм, максимализм в понимании своего пути. Хотя достаточно было свернуть на колею заказов – и жизнь сразу материально улучшалась на несколько порядков. Но тогда «прощай, Гульсары», то есть прощай творчество. Вот это я хорошо понимал.

Я был максималистом, и это меня спасло. Но сам характер максималистский принес мне много бед. Например, меня исключали из партии. Но я не был диссидентом. Я бы не хотел присваивать себе то, что мне не принадлежит. А инакомыслие – что ж, было всегда. Наверное, тем и жив художник, что он мыслит «инако» – иначе, что он неуправляем в своем творчестве. Но в обычной жизни это приносило и по сей день приносит массу неудобств. Но другого пути нет. Думаю, судьба ко мне все же благосклонна, мне удалось выразить себя.

– Искусствоведы говорят, что в вас сошлись Запад и Восток, что ваши вещи все более наполняются национальным содержанием. А как вы сами это ощущаете?

– Мастерство, накопленное веками, служило и будет служить фундаментом для новых поколений, оно неисчерпаемо. Но когда говорят, что твое искусство национально по своему содержанию, когда чей-то более глубокий взгляд видит в твоем творчестве национальные истоки, – это очень серьезная оценка, выше этой оценки не может быть. Она мне импонировала и давала силы и после моей большой выставки в Москве в 1989 году, и тем более два-три года назад, когда стали говорить, что мои работы воспринимаются еще более актуально. Я думаю, любое творчество относится к сфере национального мышления, одним это удается выразить больше, другим меньше. А кочевническое восприятие отлично и в отношении цвета, и материала, и пространства. Простой пример: цвет молока у европейцев белый, а у казахов оно желтое, жирное. У меня свои отношения с материалом, у меня, например, много скульптур выполнено в алюминии. Все удивляются, в том числе специалисты и коллеги в Москве, как мне удается его обрабатывать, что он превращается в худшем случае в мельхиор. Я сам вижу в этом материале работы других художников и чувствую, что…

– …Они холодные?

– Да, но прежде всего – что это экономия бронзы. И эта «бедность» так заметна, что сейчас мало кто остался в нем работать. Конечно, здесь подходишь с точки зрения замысла. Работы сразу рождаются в материале – или в алюминии, или в бронзе, бронзу я, конечно, тоже люблю. Я выбрал алюминий интуитивно, а через две-три работы почувствовал – это то, что надо, потому что в нем можно добиться эффекта серебра: белого, глубокого, идущего внутрь, как в работах зергеров, народных мастеров. И когда обо мне говорят – о космическом пространственном ощущении и передаче его во всех композициях, о сиянии серебра, серебристости композиций, я знаю, что это удается не в каждой работе. Но там, где удается, – это и есть мой Восток.

Автор наиболее серьезного, подробного и полного исследования творчества Еркена Мергенова московский критик Алим Сабитов пишет: «Е.Мергенов – художник, принадлежащий двум культурам. Большинство его работ могут быть соотнесены с формальными поисками европейской пластики, имевшими место в ХХ веке. Однако тематически и проблемно они обращены к степной культуре, к Востоку… Благодаря тому, что своими работами Еркин Мергенов всегда намного опережал свое время, он и сейчас является, наверное, самым недооцененным классиком последнего этапа существования советского изобразительного искусства и первым «неоткрытым» скульптором нового Казахстана».

Нам еще предстоит путь к неоткрытому Еркину Мергенову.