Шота ВАЛИХАНОВ: «Против беспамятства»

Наверняка в одном из этих томов найдется место и его воспоминаниям о встречах с Львом Николаевичем Гумилевым. У великого евразийца возник вопрос: правда ли, что все казахи знают своих предков до седьмого колена? И Шота Валиханов ответил, что знает свой род до тридцатого колена. И по его просьбе перечислил всех: «Если в первой пятерке нисходящей по времени ветви я могу назвать своего отца Едриса, то далее следует его отец Макы (брат Чокана), дед – султан Чингис, прадед – хан Уали. Отцом Уали является сам Абылай хан, а в двадцать первом колене наш род идет от Джучи и, соответственно, восходит к Чингисхану».

Родословное древо казахской ветви чингизидов, составленное им самим, украшает рабочий кабинет Шоты Валиханова. На листе – цитата из книги Нурсултана Назарбаева «В потоке истории»: «Именно представители сословия торе заложили основы Казахского государства. Высшее сословие в казахском обществе представляли султаны, то есть потомки Чингисхана – чингизиды. Они были самой влиятельной силой в казахском обществе».

Но совсем не с разговора о потрясателе Вселенной, столь модном ныне, и не о Чокане Валиханове, исследованием жизни и деятельности которого он занимается со студенческих лет, со времени учебы в Московском архитектурном институте, когда ему открылись большие библиотеки, начинается наш разговор. И даже не о проблемах градостроительства, волнующих его всегда. Шота Едрисович настроен шутливо, а чувства юмора ему не занимать.

Городу нужны бульвары

– Знаете, чтобы облегчить вам работу, я создал свой «Автопортрет» в белых стихах. Можно прочесть?

– Да, конечно.

– Вы тогда будете иметь представление, что я за человек: «Доброжелательный. Бесконечно ласковый, трепетно-нежный – это я. Капризный, мнительный, нетерпеливый – это я. Веселый, находчивый, остроумный – это я. Грустный, вспыльчивый, негибкий – это я. Знающий, всевидящий – это я. Ничего не знающий, ничего не видящий – это тоже я».

– Замечательные характеристики, Шота Едрисович. И главное, вас никто не обвинит в субъективности. Пользуясь случаем, поздравляю вас с юбилеем. Но как-то язык не поворачивается прибавить вам эту пятерку.

– Я недавно открыл для себя секрет, как можно бороться со старостью. В первую очередь я рекомендую не смотреть часто в зеркало. Это человека успокаивает – того, что не надо, ты не видишь. И во-вторых, никогда не надо обманывать женщин. Это один из путей к молодости. Если обманывать, все вернется тяжелым грузом проклятий.

– А мужчин можно обманывать?

– Мужчин можно обманывать. Мужчины сами иногда допускают обман случайно, в ходе дела, с хорошими намерениями. Но становиться на путь обмана не надо ни мужчинам, ни женщинам. Особенно женщинам. Потому что от этого страдает большая половина человечества (смеется). И в-третьих, человек не должен сидеть без дела. Ты должен увлекаться. На работу надо приходить с радостью. Для этого нужно знать свое точное место в жизни и стремиться к благородным целям. Вот три условия, чтобы не стареть.

– Найти человеку свою дорогу в жизни трудно.

– Я удивляюсь людям, не знающим, чем заниматься. Я не знаю, чем заниматься в первую очередь. Когда мне было сорок лет, я страшно волновался: боже мой, как быстро наступила старость. А потом исполнилось пятьдесят лет, шестьдесят. Семьдесят. Я смотрю, как будто у меня все впереди. Вот сейчас мне семьдесят пять, а у меня столько планов, что если бы выполнить процентов тридцать, я был бы самым счастливым человеком.

– Но и сделанному вами только в новое время можно позавидовать – монумент Независимости в Алматы, памятник жертвам ядерных испытаний в Семипалатинске, памятник Кенесары Касымову в Астане, Ахмету Байтурсынову в Кустанае, Талгату Бигельдинову в Кокчетаве…

– Но невоплощенных работ еще больше. Я хочу показать вам свои проекты, а ведь кое-что недоделано и в названных памятниках. Я мечтаю, чтобы наш Золотой человек, летящий на барсе, был покрыт золотом, как задумывалось. На крыльях сделали пластинки из латуни – они блестят, а сам он в бронзе, со временем бронза тускнеет. Архитекторы богаты фантазией, но у нас в кармане ни гроша денег, поэтому мы зависим от разных обстоятельств и от наших «несчастных» бизнесменов. Иметь желание одно, а осуществить – другое. Однако есть люди, которые собираются помочь.

– А ну, как и его унесут, подобно бронзовой книге, которая исчезла в празднование нынешнего Дня города? Что слышно о ее судьбе?

– Это, конечно, акт вандализма, и совершившие его будут наказаны, думаю, на площади есть видеонаблюдение. Эта книга стала уже частью своеобразных ритуалов, совершаемых у монумента. Мы сделали эту книгу с оттиском ладони президента страны и древнетюркским изречением: «Выбери и блаженствуй». Желающих прикоснуться к ней было немало, коль оттиск отполировали до блеска. К монументу любят приезжать молодожены, ведь эта надпись – и о выборе пути, о котором мы говорили. Так что книга будет восстановлена. У нас есть ее копия. В Семипалатинске монумент на острове Полковничьем тоже любим горожанами. Ведь когда мы ставим памятник, мы меняем и окружающую среду – градостроительную или природную, которая способствовала бы раскрытию образа, стала местом, притягивающим людей. Но там тоже комплекс не весь завершен: акимы меняются так быстро, что мы не успеваем договариваться о продолжении работ.

– Если говорить о современных архитектурных решениях в застройке наших городов… Я помню ваше резкое выступление на съезде архитекторов в Туркестане.

– Я повторю свою главную мысль: архитектура – это многоплановое искусство, где комплексный подход обязателен, в работе должны участвовать не только архитекторы, но инженеры, государственные деятели. Сейчас многие чиновники берут на себя смелость решать – вот только так делай, а со специалистами не советуются. Динмухамед Ахмедович Кунаев имел огромную власть, но не принимал решения единолично, спрашивал, как к этому относятся специалисты. И архитектура развивалась хорошо. Застройка наших городов не только от архитекторов зависит – от администрации, от финансовых органов. Самое главное – надо усилить работу архитектурных градостроительных советов, чтобы там были знающие, компетентные люди.

– А вам нравится, как сейчас Алматы развивается?

– Алматы – это огромный мегаполис, однозначно судить трудно: есть удачные узлы, есть не очень. Выносить оценку с ходу не решаюсь.

– Но вы ездите по городу?

– Я не только езжу – пешком хожу. Я живу на пересечении проспекта Аль-Фараби и улицы Маркова, сейчас намного легче стало по Сейфуллина на работу добираться, новые развязки многое решают. Но я думаю, когда мы говорим о засилье транспорта, о пробках в Алматы, в Астане, надо в первую очередь запретить покупку старых иномарок. Иногда впереди идет машина – столько дыма от нее. Почему не запретить их? Нужны комплексные мероприятия по охране окружающей среды. В Алматы всегда была особая градостроительная ситуация. Воздух поступает в город по поймам рек Малой и Большой Алматинки, Есентая. Мы допускали ошибку, когда поперек этих воздуховодов вели застройку.

– И мы эти ошибки продолжаем множить, хотя уже двадцать лет в них каемся.

– Здесь нужно – как закон – принципиально зафиксировать четкую формулировку. Французский архитектор Корбюзье в Индии запроектировал город Чангигар у гор, где реки так же спускаются к подножию гор. Вдоль рек там бульвары, бульвары… А между ними строится город. У нас в новых районах мало бульваров, парковых зон. Переехав в новый район, я скучаю по старым паркам – у бывшего Дома правительства, у главпочтамта. Нам надо мировой градостроительный опыт использовать тоже.

– Сейчас у нас вроде занялись поймами рек, замечательный бульвар, примыкающий к парку, сделан недалеко от вас на реке Есентай, видимо, в компенсацию отобранных у горожан теннисных кортов. И мировой опыт пытаются использовать в Астане. У вас нет чувства ревности, что там работают иностранные архитекторы?

– Известный японский архитектор Кешо Куракава внес в планировку города интересные решения. Но главный архитектор столицы – глава государства. А всему новому, как известно, оценки выставляет время. Но помнится, когда к монументальным работам хотели привлечь Церетели, мы все воспротивились его гигантомании.

– Шота Едрисович, вы возглавляете республиканское общество охраны памятников культуры. А разве в архитектуре южной столицы нечего защищать?

– Архитектурные, культурные памятники, конечно, надо охранять. Но бывает, что старые здания мешают воплощению идей. Например, «косые» дома, вокруг которых было столько шума, – просто двухэтажные низкого качества здания. Фотографии их для архива, для музея надо оставить, но не стоит дрожать над ними. Хотя к старому центру надо подходить с осторожностью. Вот была улица Калинина, где все ходили пешком, гуляли, хорошо смотрелась на ней гостиница «Алма-Ата», талантливые ребята ее строили, а комплекс-монстр «Столичный центр» все вокруг забил. Общество по охране памятников – это общественная организация. Раньше государство выделяло деньги, мы могли организовать экспедиции в регионы, сейчас такой возможности нет. Наше общество теперь в первую очередь занимается пропагандой, проектированием и увековечением событий и личностей.

– А вы не боитесь, что в связи с реконструкцией площади монумент Независимости будет менее доступен горожанам?

– Нет, монументу ничто не угрожает. Я думаю, он сам способен за себя постоять. Но я лично вступился, когда растащили гранитные скамейки, исписали краской весь постамент у памятника Чокану, который мы делали вместе со скульптором Хакимжаном Наурызбаевым. Случаи варварского отношения к памятникам не единичны, к сожалению. А ведь вокруг этих памятников хорошо гулять, отдыхать – и у памятника Чокану Валиханову, и у бюста Кунаева, и у монумента Независимости. Но как воспитана наша молодежь? Она не знает, что такое бережное отношение к городу, не почитает его историю. Мне очень тревожно за молодое поколение.

Непросвещенные ходатаи

– Сейчас к истории как раз таки часто обращаются. С месяц назад я прочла в «Мегаполисе» обзор казахской прессы, сделанный Сериком Малеевым. Он широко цитирует автора из общенациональной газеты «Егемен Казахстан», который пытается защитить Чокана Валиханова от дружбы с монархистом Достоевским, которого и Ленин, не простив ему «Бесов», называл «архискверным писателем». Оказывается, что никакой дружбы у Чокана с Федором Михайловичем не было, все это исторические инсинуации.

– Это страшное дело. Это пишут незнающие люди. Я очень внимательно изучал переписку Достоевского с Чоканом, их отношения. Эта дружба была искренней. Достоевский писал Чокану: «Я постоянно о вас думаю, я никогда ни к кому, даже не исключая родного брата, не испытывал таких чувств, как к вам». Аполлон Майков пишет: «У нас дома даже дети вас помнят». Потому что Чокан Чингисович был совершенно искренним человеком. В дружбе он не искал национальные черты, а искал, прежде всего, человеческие черты, и ему взаимно отвечали. Направляясь в свои экспедиции, Чокан обязательно навещал Достоевского. Он пишет буквально следующее: «Мне так приятны эти немногие дни, проведенные с Вами в Семипалатинске, что теперь только о том и думаю, как еще побывать у Вас. Я не мастер писать о чувствах и расположении, но Вы, конечно, знаете, как я к Вам привязан и как я Вас люблю».

И вот что интересно. Анна Григорьевна, жена Достоевского, пишет в дневнике: «Однажды Федор Михайлович меня вызвал к себе и говорит: я сегодня видел чудный сон. Достал какой-то сундук и поясняет: этот палисандровый ящик – подарок моего сибирского друга Чокана. Я в нем храню вещи, дорогие моему сердцу. И вот во сне я копался в сундуке и вдруг нашел бриллиант. Этот бриллиант – ты. И предложил мне стать его женой».

Когда я был в Петербурге, в музее Достоевского, никакого палисандрового ящика не нашел, но я нашел копию этого ящика с двойным дном. А оригинал сделал родной брат Чокана мой дед Макы, он был художником. Он сделал сундук с двойным дном и подарил своей дочери Зуре. Там две буквы орнаментированы: З.В. Благодаря этому двойному дну Федор Михайлович смог вывезти из семипалатинской ссылки все свои рукописи. Это же настоящая дружба. И если кто-то там хочет ее очернить, этого никогда не получится.

– Мухтар Омарханович Ауэзов в статье «Ф.М.Достоевский и Чокан Валиханов» писал «с досадой», как он сам выразился, что порой писатели и исследователи, обращаясь к жизни и деятельности Валиханова, «зачем-то пытаются неуместно, неуклюже отгораживать Чокана от Достоевского, словно боятся, что эта связь затемнит облик Чокана, прогрессивного деятеля казахского народа».

– Достоевский великий гуманист, великий художник, всечеловеческий гений и в оправдании нашем не нуждается. И Чокан не забывал о своем народе, действительно был за него просвещенным ходатаем. Чокан в одном письме пишет: «На нас смотрят как на инородцев, разве только не травят собаками». Видите? И когда он дружил с русскими, он понимал чаяния своего народа, делился ими, и это было неподдельное сострадание. К тому же Достоевскому Чокан обращался за помощью – сделать достоянием российской гласности выборы в Атбасаре. И ему же пишет в 1863 году письмо с просьбой помочь бывшему генерал-губернатору Гутковскому, вынужденному подать в отставку из-за интриг вокруг «атбасарского выбора».

– Исследованиями «Достоевский и Чокан Валиханов», «Достоевский и Азия» занимается музей Достоевского в Семипалатинске. Известно, что в ссылке писатель интересовался Востоком и даже просил брата Михаила прислать ему Коран. Он бывал в гостях у казахских и татарских купцов. С творчеством Достоевского был знаком Абай, высоко ставивший его рядом с другими русскими писателями. Дружба с Чоканом, семипалатинская ссылка немало способствовали тому, что Достоевский видел путь к процветанию государства и его граждан не через подавление и ущемление представителей иных народов, а «в свободнейшем и самостоятельнейшем развитии всех других наций и в братском единении с ними». Почему же к этим документам не обращаются современные ходатаи за свой народ? Почему люди не удосуживаются посмотреть эти письма?

– Чокан Чингисович прожил 29 лет. Что такое 29 лет? Много его бумаг и писем не сохранилось. Выпущено пять томов его сочинений, сейчас готовится шестой том – из неопубликованного. А вообще его произведения не переведены на казахский язык. И казахский читатель даже не имеет о многом представления.

– Как? Даже по программе «Культурное наследие», когда так много переводилось мировой классики, Чокана не перевели на казахский язык?!

– Он до сих пор переведен фрагментарно. Может, отсюда разные взгляды на него. А нужен честный, непредвзятый, не конъюнктурный взгляд – не в угоду определенным интересам. Я думаю, переведут и всего Чокана.

– А это правда, Шота Едрисович, что царь хотел наградить Чокана, пожаловать дворянство, а он не принял награды? Я не помню, читала я это или видела в фильме Мажита Бегалина «Его время придет» такую трактовку?

– Ерунда. Он был награжден орденом Владимира третьей степени и ходатайствовал о дворянстве. Был документ сената о пожаловании дворянства Чингису, отцу Чокана. И я хотел найти его и тоже подать ходатайство о восстановлении в российском дворянстве (смеется).

– Со всеми вытекающими последствиями?.. Но ведь вы, Шота Едрисович, тоже дружили с потомками Достоевского?

– Я искал связи. У меня был хороший друг скульптор Михаил Аникушин, Герой Социалистического Труда, лауреат Государственной премии СССР, народный художник, автор памятника Пушкину в Ленинграде. Он преподавал в художественной академии. Там преподавал и сын друга Чокана Чингисовича – Крестовского, автора «Петербургских трущоб». Мы встретились, беседовали, обменялись письмами, я узнал адрес правнуков Достоевского, и они приезжали к нам в Алматы. Мне был еще один факт интересен. Когда Чокан Чингисович приехал из Кашгарии, он много привез изделий из фарфора. И дядя со стороны матери обижался: Чокан нам ничего не оставил, все увез в Петербург. У Ярослава Крестовского в мастерской я увидел старинный фарфор. «Это наше наследство», – сказал он. Я понял, откуда этот китайский фарфор. Мы с ними договорились: давайте будем верны дружбе дедов. Но в отличие от того же Аникушина духовной близости у нас не возникло. Чокану посвящены две мои пьесы – «Чокан Валиханов» и «Белые ночи Чокана», их ставили казахстанские театры. У меня также целый том стихов, много статей, большая переписка, целое собрание замечательных автографов – и зарубежных друзей, и наших видных общественных деятелей и деятелей культуры. Хочу все это издать. А сейчас я хочу показать вам свои последние проекты.

И мы отправляемся в экскурсию по мастерской, где столы и подиумы уставлены макетами, иногда несколькими вариантами воплощения одной идеи.

По ходу нашего движения Шота Едрисович рассказывает:

– Вот это монумент, посвященный космонавтике. Устремленную ввысь ракету образуют крылья. На ее вершине – оторвавшиеся от земного тяготения мужчина и женщина несут ветвь жизни во Вселенной. Это монумент для Караганды. В центре города есть озеро, на нем остров, и там будет установлен памятник. На берегу озера гостиница «Чайка», где останавливалась первая в мире женщина-космонавт Валентина Терешкова. На постаменте будут выбиты имена всех космонавтов, приземлявшихся на карагандинской земле.

А это проект Дворца народов Казахстана. Здесь внутри музей, по кругу – мужчины и женщины в национальных одеждах. Это наш общий шанырак под казахстанским небом. А у входа три статуи – Свобода. Братство. Труд. Вот этот монумент называется «Мать-земля». Его высота 45 метров, я предполагал поставить его на проспекте Аль-Фараби: вы поднимаетесь, и открывается потрясающая панорама гор Алатау.

Вот монумент «Евразия», в центре барс, я верю, Казахстан станет азиатским барсом. Я 1932 года рождения – года страшного голода, выкосившего 2 млн 200 тысяч казахов. Я хочу в память этих жертв воздвигнуть монумент в виде пирамиды. Один из его символов – древо жизни, пробивающееся сквозь камень. Мы не погибли. Мы будем жить. Вот мечтаю получить на проекте президентскую подпись, как на этом макете монумента Памяти жертв ядерных испытаний в Семипалатинске…

– Шота Едрисович, у вас в мастерской чувствуешь себя, как в машине времени. Рядом и будущее – в ваших монументах, и прошлое – подумать только, ваш родной дед – брат Чокана. И всего лишь в пятом поколении от вас – хан Абылай…

– Я родился, когда отец был в преклонном возрасте, все дети умирали, но мне удалось выжить в 32-м году.

– А ощущение себя чингизидом помогало в жизни или мешало? Или это как воздух – есть и все?

– В советское время нашему роду трудно было выжить. Мой отец до 1929 года имел фамилию Валиханов, потом, когда стали преследовать по классовому признаку, поменял ее по имени отца – стал Макин. У нас дома было много рисунков деда Макы, мама моя сохранила один рисунок в Коране, Макы рисовал на белой бумаге с водяными царскими знаками, хранить их было очень опасно. Мой брат Турсын, умерший в 22 года, тоже был прекрасным рисовальщиком – унаследовал талант деда. А когда я окончил школу и надо было ехать учиться, выяснилось, что отцу, проработавшему учителем 45 лет, невозможно оформить пенсию. Оказывается, в документе он сам стер фамилию Валиханов и написал сверху – Макин. В отчаянии я послал телеграмму Сталину: хочу учиться строить светлые города, а отец из-за своей двойной фамилии не может получать пенсию. Бросить отца не могу. С сыновней любовью Шота Валиханов.

– Сильно вы рисковали, Шота Едрисович…

– Меня долго мучили в сельсовете: зачем телеграмму даешь? Но я же ничего криминального не пишу, отвечал я. И в ответ пришла правительственная телеграмма: оказать содействие. Так я поехал учиться в Московский архитектурный институт. Когда Чокана Валиханова стали признавать и тучи над нами рассеялись, у меня была одна мысль – не посрамить эту фамилию. Отец был простым сельским учителем, но о нем вспоминают ученый Есмагамбет Исмаилов, поэт Жумагали Саин, что он им помог полюбить родной язык. И я никогда не пытался воспользоваться этой фамилией как оружием. Когда я приехал в Алматы, окончив институт, и был объявлен конкурс на памятник Чокану, я в грудь себя не бил: я Валиханов, дайте мне. Я участвовал наравне со всеми, законным путем занял первое место. Все, что я имею, я заработал своим трудом.

– Мы знаем, что в странах Балтии возвращают родовые земли дворянам, дворцы, поместья…

– У меня никаких таких амбиций нет. Но однажды был такой случай. В Союзе писателей раздавали дачи, шесть соток. Сначала я был в списках, потом моя фамилия исчезла. Я пришел к ним: как вам не стыдно, мой пра-прапрадед Абылай хан столько тысяч квадратных километров вам дал, а вы для его потомка шесть соток пожалели. Хлопнул дверью и ушел.

– А как сейчас ваши земельные дела обстоят?

– Дачи не имею, участка нет, живем в хорошей квартире. В свое время я работал заместителем главного архитектора города, сам раздавал участки, мог взять, но жена воспротивилась: кто будет там возиться? Сейчас очень жалею. Так что продолжаю пользоваться всеми конституционными правами, какими пользуются граждане Казахстана. А если я буду претендовать на всю землю Абылай хана – куда мне ее девать (смеется). Но в историческом плане мы хотим восстановить родовое имение Чокана в Сырымбете. Вот сейчас под Петропавловском восстанавливают поместье Абылай хана. Это действительно было поместье – с конторой для чиновников, с домом для слуг и настоящий ханский дворец, а не юрта. Это очень нужное дело. Мечтаю о строительстве музея в Алматы – ведь Чокан Чингисович в Верном побывал неоднократно. И дай бог все это увидеть. Чтобы меньше было у нас беспамятства, места для выдумок и фальсификаций.