Зачем в 90-е годы китайцы вывозили собак из Казахстана?

В 1990 годы нам "открылся" Китай. И предприимчивые люди тотчас принялись энергично чесать затылки и скрести по сусекам в поисках того заветного товара, который можно было бы вывезти из страны с пустыми прилавками в государство полного изобилия. И – нашли-таки!

Международный экспресс "Алма-Ата – Урумчи" напоми­нал в те годы передвижную псарню. В Китай везли собак. И их присутствие в поезде ощущалось по стойкому за­паху псины и периодическим при­ступам щемящего щенячьего визга.

Но напрасно кто-то из записных казахстанских китаефобов счастливо глотает слюни в предвкушении очередной порции аргументов для культивации исторических страхов своей целевой аудитории. Это – не ко мне. Может быть, какая-то из тех экспортных шавок и попала в меню какого-то китайского ресторана – но это случайно. По крайней мере, мне в те годы, никакой собачатины в ресторанах Поднебесной не попадалось. Главной целью вывоза собак из Казахстана в Китай в те годы была не всеядность китайских гурманов, а обделённость китайских семей.

Жёсткая политика контроля рождаемости в самой населённой стране мира ("Одна семья – один ребёнок") породила тогда любопытный социальный феномен. Избавленным от традиционной многодетности семьям (а именно многодетность всегда стояла в фундаменте китайского этноса) понадобилась замена для восполнения образовавшейся душевной пустоты. Тявкающие любимцы стали пусть и неполноценным, но хоть каким-то средством приложения тех чувств, которые витали нереализованными в урезанных китайских семьях.

И, как это часто бывает в Китае, мода на домашних собак тут же приняла характер настоящей эпидемии – в масштабах всей страны. Все хотели иметь дома свою, пусть самую захудалую собачонку. Ну и где на всех собак найти?

Стоит лишь немного напрячь память, как оживает необыкновенная атмосфера, царившая внутри не очень скорого поезда "Алма-Ата – Урумчи", забитого под завязку разношёрстным людом, объединённым одним порывом и единой сверхзадачей: обогатиться! Разношёрстным людом и пёстрым собачьём.

В купе рядом со мной, к примеру, один китаец как-то вёз сразу троих щенков на верхней полке – пекинесика с расплю­щенной лилипутьей мордочкой, ма­ленького дога-дурачка и невозмутимую лайку. Половину дня перед границей, хозяин щедро поил всю троицу. Чем? Водкой! Разжимая ножом пасти, и вливая "Русскую" тонкой струёй куда-то прямо в желудки. От водки щенки на какое-то время забывались пьяным сном, и китаец расталки­вал их по самым неожиданным местам – тренировался перед границей. По какому-то негласному правилу (на границе тогда мало кто знал настоящие законы и правила) можно было провести лишь одну собаку_, уплатив пошлину в 20 дол­ларов. Всё сверх того уже считалось контрабан­дой.

Но и на одного законного нужны были законные докумен­ты. Они и были у нашего китайца на одного щенка – кобелька. Правда, выдан­ные на имя сучки, к тому времени давно уже почившей в силу возраста (купить любые документы в тогдашнем Казахстане было ещё легче, чем ныне). Впрочем, у двоих других лающих мигрантов и того не было.

Ясное дело, что рисковал при этом больше всех сам китаец, но он знал, ради чего рискует. В Китае в те годы за собак давали хорошую плату. Так что опасная игра с таможней стоила свеч.

Разница в отношении к четве­роногим друзьям "у нас" и "у них" отчётливо была видна при пересе­чении границы. Наши таможенники и карантинщики не проявили к псам особого интереса. Они искали другое. Карантинная служба, к примеру, ходила по вагонам с авоськой, собирая колбасу, сыр, масло и прочие дефицитности. Зато ки­тайские их коллеги были заточены на поиски собак с самого начала проверки. И, конечно же, быстро нашли всю маленькую троицу – полупьяную и полуживую от страха. Нашли и показательными пинками выпроводили из вагона.

Закон восторжествовал. Деньги (ги­потетические, бизнес-проект остался нереализованным) из кармана китайско­го бизнесмена перекочевали в карман китайского государства (или, что вероятнее, китайского таможен­ника). В купе стало тихо и грустно. И лишь устойчивый псовый дух до самого Урумчи напоминал о "сошедших" в Алашанкоу четвероногих попутчиках.

Наш китаец горевал несказанно. Ему тем более было обидно, что провод­ник вагона тоже вёз троих разномаст­ных собачат. Но как-то удивительно благополучно миновал вместе с ними зоркое око и цепкие руки стражников китайской границы. Провод­ник – профессионал. А профессио­налы знают: как делать дела к общему удовольствию. Наш же попутчик, по всем признакам, был диле­тантом-любителем. И ему не осталось ничего, как только допить оставшуюся после кутьков водку и в тоске завалиться спать.

История с массовым вывозом собак из Казахстана в Китай закончилась очень быстро и вскоре забылась окончательно. Буквально через полгода никто уже не будил международные экспрессы собачьим лаем. Дело в том, что "экспортный потенциал" нашей страны был очень ограниченным. Как и деловая хватка наших предпринимателей, которые не работали на перспективу.

Вскоре Китай не только насытил, но и перенасытил свой рынок тявкающими объектами малого бизнеса. Гордо выгуливающие своих питомцев представители нарождающегося среднего класса стали встречаться на улицах повсеместно. Так что государство, которое хоть и отпускало вожжи, но всегда было рядом, начеку, не преминуло ввести огромные пошлины на содержание всех этих домашних любимцев в городских квартирах. Что быстро уменьшило всенародную любовь (не к государству, разумеется).

Куда подевались все эти "друзья человека", оставшись без любви и крыши над головой? Трудно сказать определённо. Но припоминается, что уже в двухтысячных рынки Хоргоса (с китайской стороны, разумеется), оказались вдруг заваленными "лечебными поясами", выделанными из собачьих шкур. Так что вот сюжет для душещипательного рассказа в стиле "Каштанки", "Му-Му" или "Белого Бима" – не исключено, что чей-то любимый щенок, забавлявший детишек в 90-е и в отчаянии проданный безденежными родителями подвернувшемуся китайцу, "вернулся" к повзрослевшему и больному человеку, чтобы теплом своей выделанной шкурки подправить надорванное непосильными трудами здоровье.