Не шибко впечатлявшее посторонних наблюдателей религиозное чувство казахов всегда заботило всех (кроме, пожалуй, самих казахов.) Страсти вокруг вовлечения вольного степного народа в лоно "истинной религии" временами принимали характер прожектёрства, а местами попахивали откровенным волюнтаризмом.

Мало кто знает, что попытки "воцерковления" казахов предпринимались ещё в XVII веке. Одним из тех, кто раньше других озаботился их религиозным состоянием, был джунгарский хан Галдан, вступивший на престол в 1671 году и продержавшийся на нём четверть века.

Изначально Галдан не стремился к власти, а всецело посвятил себя буддизму, много лет жил в Лхасе и дружил с Пятым Далай-ламой. Сняв с себя монашеские обеты, он, однако, взошёл на трон, опустевший после убийства предыдущего иерарха, Сэнгэ, приходившегося ему родным братом. Вот тут-то Галдан и решил, что казахи ввиду своеобразия своего религиозного чувства вполне подходят для восприятия ламаизма. Казахи, правда, так не считали и, по сообщению русского источника, "не похотели по-калмыцки в Далай-ламу веровать, и за то-де были у них бои великие…"

Ну а в XVIII-XIX веках слабая религиозность казахов-мусульман, понятно, более всего смущала уже русское правительство. Каких-то всеохватных миссионерских проектов в степи не существовало и про масштабные переходы казахов в православие слышать не приходилось (хотя крещёные и встречались).

Мулла

Куда более простым вариантом решения проблемы рассматривался проект более активной мусульманизации казахов с помощью единоверцев, имевших куда более ортодоксальную репутацию. Речь о татарских священнослужителях, которым предполагалось передать бразды духовного правления степнякам.

"Мусульманство пока не въелось в нашу плоть и кровь. Оно грозит нам разъединением народа в будущем… У нас в Степи теперь период двоеверия, как было на Руси во время преподобного Нестора. Наши книжники так же энергически, как книжники древней Руси, преследуют свою народную старину".

Так писал Чокан Валиханов в работе, которая называется "О мусульманстве в Степи". Главной её задачей было убедить правительство отказаться от практики государственного распространения ислама среди казахов с помощью "татарских мулл". Опасения Валиханова состояли в том, что массированное насаждение ислама среди кочевников методами, к которым привыкли оседлые народы, может привести лишь к тому, что новые адепты будут обязаны принять религию, не понимая при этом её основ. То есть станут не верующими, а фанатиками.

Василий Верещагин "Дервиши"

Хотя жители степи и считали себя магометанами, но это был вовсе не тот вариант непримиримых и неистовых последователей Пророка, какой мы встречаем в соседней Бухаре, Хиве или в том же Татарстане, – областях с оседлым населением. Напротив, ислам у казахов, по мнению Валиханова, был явлением новым, живым и творческим: на уровне народного восприятия он органично и причудливо соединился с более древними верованиями и традициями:

"Между киргизами ещё много таких, которые не знают и имени Магомета, и наши шаманы во многих местах Степи ещё не утратили своего значения".

Не особо крепкая мусульманская вера казахов, с обилием экзотических элементов архаичного шаманизма и суфийского мистицизма, подвигла достопамятного омского губернатора Гасфорта, известного своей экстравагантной активностью, на совсем уж кардинальный проект. Он умудрился "придумать" для казахов специальную религию, ознакомившись с которой сам царь от души посмеялся и наложил весьма остроумную и обидную для автора резолюцию.

Гасфорт. Рисунок Чокана Валиханова

Густав Христианович Гасфорт, бывший во времена Достоевского и Валиханова генерал-губернатором Западной Сибири, вообще-то слыл большим чудаком и оригиналом. Анекдоты про него передавались с каждой почтой по всему подвластному Омску краю. А это была территория сравнимая со всей Европой: от Ледовитого океана до гор Тянь-Шаня. Нужно сказать, что почву для анекдотов обильно унавоживал сам сибирский иерарх.

Так вот, однажды, проникнувшись мнением известного исследователя А.И. Левшина о том, что у казахов нет тяги ни к какой религии, многомудрый Густав Христианович решил попробовать себя в качестве нового пророка. Для чего самолично изобрёл для степняков новую веру, которая, правда, при ближайшем рассмотрении оказалась сильно модернизированным иудаизмом – в стиле заветов, полученных Моисеем на Синае.

Из чего исходил в своём выборе "пророк Гасфорт" сказать трудно – может быть, из того, что в исламизированной степи при принятии новой религии приобщаемым мусульманам-мужчинам уже не нужно будет терпеть болезненную операцию. До мусульман дело так и не дошло, но самому Омскому губернатору пришлось вытерпеть изрядно.

Когда из Петербурга вернули его скрижали с отказом и едкой припиской самого Николая I о том, что религии-де не сочиняются, как статьи законов, это тут же стало известно всем подчинённым. За исключением, быть может, самих казахов, продолжавших свято верить в то, во что свято верили поколения их предков.