Сегодня, когда очередное трение между Казахстаном и Киргизией по всем признакам достигло своего апогея и пошло на спад, можно вспомнить о былом. Не для того, чтобы заполучить партию аргументов для предъявления претензий, а лишь затем, чтобы понять, что при любом раскладе всё непременно закончится, как всегда, – дружбой и добрососедством. А без этого долго рядом не прожить.

Вот лишь некоторые случаи накала отношений, которые в общем и целом следует признать успешно разрешёнными.

1850-е. Борьба за Заилийский край

Перманентные столкновения двух народов особенно обострялись в мутные моменты истории. В этом смысле весьма показательной была середина XIX века, когда в Семиречье столкнулись интересы сразу нескольких мировых игроков. Не буду останавливаться на самом, пожалуй, известном моменте казахско-киргизского негатива – кончине Кенесары, об этом и так понаписано достаточно. Затрону другой любопытный казус отношений той бурной эпохи – менее известный.

Главной силой кочевников всегда считалась мобильность, позволявшая неожиданно нападать, когда был смысл нападать, и так же неожиданно исчезать, когда смысла нападать не было. Эта военная стратегия использовалась степнякам со времён скифов и саков. Однако в такой тактике таились и определённые опасности. Потому что, вернувшись на свои оставленные ввиду опасности земли, номады могли найти их занятыми.

Так едва не случилось с казахами рода дулат, кочевавшими в Заилийском крае. После появления русских войск они предпочли пересидеть лихие времена за рекой Чу. А когда вернулись, то нашли свои земли уже захваченными. Но не русскими, а киргизами-сарыбагышами. Предводительствовал ими знаменитый манап Ормон, известный своим участием в ликвидации Кенесары. Ормон имел звание фарманчи – губернатора, потому обращаться за справедливостью в Коканд, которому формально подчинялись оба племени, казахам было бесполезно.

Однако сам Ормон чувствовал, что кокандская власть в крае не имеет уже реальной силы. Русские к тому времени уже переправились через Или и заложили в урочище Алматы укреплённый форпост – Верное. Потому киргизский манап, дабы закрепить край за собой и памятуя о своих заслугах перед Российской Империей в деле Кенесары, решил напрямую обратиться к русскому царю Николаю I. Обратился. И получил отказ.

В Петербурге предпочли лояльность казахов Старшего жуза дружбе со своевольным предводителем киргизов. Усобиц в раздираемом противоречиями крае хватало и без того. Сам властитель сарыбагышей, кстати, вскоре после того, в 1854 году, сложил голову в битве со своими собратьями из рода бугу на Иссык-Куле.

Чокан Валиханов. Автопортрет

1859-й. Пленение Чокана Валиханова

Знаменитое Кашгарское предприятие Чокана Валиханова, ставшее классикой не только в области географических открытий, но и в сфере внешней разведки, если вглядеться в него попристальнее, постоянно находилось на грани провала и разоблачения. Создаётся впечатление, что, в общем-то, миссия Валиханова в Восточный Туркестан и не составляла ни для кого особого секрета, просто все стороны играли в ней по установившимся правилам. Правилам Большой Игры.

Потому-то реальные проблемы возникли у Валиханова уже на обратном пути, когда он столкнулся с родственным, в общем-то, народом – "дико-каменными киргизами", которые, однако, никаким чужим правилам не подчинялись и жили по своим законам и понятиям. Караван-прикрытие был задержан в одном из ущелий, и участь его могла быть самой печальной.

Манап Турегельды прознал, что Валиханов, которого его люди видели в Верном в мундире поручика русской армии, и "купец Алимбай", возвращающийся с караваном из Кашгара, – одно и то же лицо. Несмотря на полученные "подарки" на 356 рублей, он потирал руки, предвкушая ещё более солидный куш, который получит ещё и за голову Валиханова в Коканде. И неизвестно, чем бы всё кончилось, если бы высланный Г.А. Колпаковским из Верного для встречи Валиханова казачий отряд не поспел вовремя.

На этой иллюстрации представлены варианты прокладки Турксиба – предполагаемые и принятые

1927-й. Схватка за Турксиб

При изначальном планировании центром Турксиба должен был стать Пишпек (вскоре его переименовали во Фрунзе, ныне – Бишкек), а не Алма-Ата. Подразумевалось, что рельсы стального первенца Пятилетки прорежут горы либо через известный перевал Курдай, либо через безвестный Какпатас. Но в самом начале работ стало ясно, что этот небольшой, но сложный участок значительно (на 25-26 млн. рублей) удорожит дорогу, а главное, почти на год затянет строительство.

Когда руководство Киргизии осознало реальность нового "Чокпарского проекта", при котором железнодорожный путь минует республику и пройдёт в стороне, началась настоящая информационно-лоббистская война, получившая название "борьба за варианты". В ней были задействованы все силы, вплоть до центральной партийной периодики, и вовлечено множество персонажей, включая начальника управления строительства В.С. Шатова, председателя киргизского Госплана тов. Гальперштейна, профессоров Бернадского и Скорнякова, предсовнаркома Киргизии Абдурахманова, предсовнаркома Казахстана Нурмакова, предсовнаркома СССР Рыкова и председателя Комитета содействия строительству Т.Р. Рыскулова.

Война велась по всем правилам подобных баталий. На лаконичную телеграмму тов. Нурмакова: "Поддерживаем Чокпар" тов. Абдурахманов заявил: "Правительство Союза не нашло возможным игнорировать интересы Казахстана и решило поэтому провести дорогу через Алма-Ату. То же самое должно быть сделано и в отношении Курдая. Отказ от Курдая знаменует собой разрыв старых и прочных экономических связей, существовавших между Фрунзе и Алма-Атой". Экономические проблемы, таким образом, грозили перерасти в политическую плоскость.

Грозный рык Рыкова из Москвы угомонил спор. Турксиб пошёл через Чокпар, и столица Киргизии навсегда осталась в транспортном тупике.

Талгат Бегельдинов

1948-й. Борьба за Героя

В советские времена свой бюст при жизни полагался лишь тем Героям войны и труда, на пиджаках и мундирах которых сияли по две золотые звезды. Причём устанавливался такой прижизненный бюст только в том месте, где дважды Герой появлялся на свет. Если учесть, что нежные годы многих советских людей пришлись на неразбериху начала столетия, то установить доподлинно место рождения того или иного человека было непросто. И с этим связан ещё один эпизод возникшего между республиками напряжения.

Одним из тех казахстанцев, кому памятник был положен при жизни, был наш прославленный ас, дважды Герой Советского Союза Талгат Бегельдинов. В 1946 году, когда война закончилась, и Бегельдинов был уже слушателем военной академии, возник неожиданный вопрос: а где, собственно, ставить памятник? В Казахстане или Киргизии? "Где я родился? Родители говорили мне – в акмолинской степи, во время переезда в город Пишпек… Никаких свидетельств не сохранилось…" Так, по крайней мере, казалось самому "виновнику" спора.

Но во время совещания у тов. Жданова, где должен был решиться вопрос и на котором присутствовали представители как от Казахстана, так и от Киргизии, киргизский оппонент неожиданно вытащил из портфеля сильный аргумент – мятый клочок тетрадки, в котором якобы было написано, что Бегельдинов родился в Пишпеке. Это и решило спор. Как позже вспоминал сам Герой: "Повертел в руках товарищ Жданов эту бумагу с арабской вязью, написанную рукой какого-то муллы, улыбнулся: какой ни есть, а документ! И бюст установили во Фрунзе."

В 1948 году бюст Талгата Бегельдинова поставили в столице Киргизии – напротив исторического музея.