Как казахи начали ловить рыбу
Однажды, уже в суверенные времена, мне довелось участвовать в показательной рыбалке, местом которой была знаменитая дельта Волги. Правда, участвовал я не в качестве удильщика, а в качестве наблюдателя. А ловили профессионалы. Из колхоза "XX партсъезд".
Лов производится примерно так, как это было описано великим Пушкиным в гениальной "Сказке о рыбаке и рыбке". Помните – "первый раз закинул он невод" (второй, третий)? Правда, в отличие от злосчастного деда местные рыбаки работали артелью (бригадой), закидывали свой невод с помощью маленького баркаса, а вытягивали лебёдкой, лишь в самый последний момент помогая руками.
Один закид ("притонение") занимал минут тридцать-сорок. По сути, лов был вполне промышленный, а вот по результату – чисто любительский. XXI век начался в этих рыбных вотчинах с тотального безрыбья (дорыбачились!) Сети приносили из Волги-матушки от силы полтора-два десятка рыбёх, в основном – костистых лещей, реже – судаков и окуней (последних за красные плавники здесь прозвали ментярами). За три заброса, которые я наблюдал, попался всего один небольшой и глупый сом и один малахольный осётр, килограммов на восемь.
Гораздо интереснее улова были сами ловцы из села с говорящим названием Трудфронт. Почти половину из этих волжских рыбарей составляли казахи. Казахом был и бригадир. Увидевши камеру и сразу вспомнив про всенародную программу "Поле чудес", он захотел даже передать привет тёще, куда-то в Семипалатинск. Но то ли от волнения, то ли по давности встреч позабыл не только отчество, но и имя жениной мамы.
Увидев массу родных лиц, занятых столь необычным занятием, я припомнил другую рыбалку, свидетелем которой был ещё в советское время в Центральном Казахстане, на реке Жаксы-Кон. Там местные казахские пацаны с азартом тягали с моста небольших, но зубастых щучек. Тягали – и бросали обратно в воду. На мой вопрос о причинах такого нарочито спортивного гуманизма я получил достойный ответ:
– А что с ней делать? Мы её не едим…
– Почему?
– У нас овец много…
Что было, то было, овцы в те времена в тех местах были столь обычны, что любого, даже вовсе незваного гостя принимали не иначе, как с забоя барашка.
Когда и почему казахи-кочевники, которые традиционно не очень любили воду, стали ихтиофагами и начали ловить рыбу для своего питания – вопрос любопытный. Ведь в середине XX века, когда отрасль в республике процветала, именно рыбаки-казахи составляли уже подавляющее количество всех занятых промышленным ловом. И умением своим они ни в чём не уступали даже таким природным рыбарям, коими издревле считались славяне.
Вот свидетельства из истории. "Рыбой питаются немногие, её употребляют по большей части бедные, живущие при реках и озёрах," – писал в 1832 году Алексей Лёвшин.
"Рыбу ели только в тех местах, где ловили, в основном в Приаралье. Из неё готовили такое же блюдо, как бесбармак, называя его карма. Рыбу отваривали, стараясь все кости убрать, потом в бульон бросали сочни или лапшу. Последнее подавали отдельно, как гарнир. Рыбу также ели в жареном виде, употребляли вяленую" – это уже свидетельство советского времени (монография "Казахи" со ссылкой на материалы этнографической экспедиции АН КазССР в Кзыл-Ординскую область).
А следующие выдержки о рыболовстве взяты из авторитетного труда столетней давности – 18-го тома справочника "Россия" /Киргизский край/:
"Кроме Зайсана рыбалка существует у всего прииртышского населения как русского, так и киргизского".
"Зимующие на р. Чу и по берегам оз. Балхаш киргизы ловят в них как для себя, так и на продажу значительное число разной рыбы: сазана (до 2 тыс пудов), сома (до 400 пудов), щуки (до 800 пудов) судака (до 800 п), маринки (до 400 п), жереха (до 800 п)."
"В Атбасарском и Акмолинском у.у. рыбалкой занимаются преимущественно киргизы (в Ишиме, Нуре, Кургальджине, Чу и др."
"Общий улов рыбы в Акмолинской области можно оценить в среднем в 90 тыс руб."
"Эмбенский рыбный промысел ведётся преимущественно астраханскими морскими ловцами при посредстве значительного количества киргизов, снабжаемых орудиями лова и законтрактованных сдавать им рыбу… Общее число киргизов, участвующих в лове (самостоятельно на бударах), определяется в 2000 человек".
Таким образом, к началу прошлого века вчерашние кочевники уже принимали активное участие в рыболовстве по всему краю. И ловили не только для себя, но и на продажу. Наибольшая вовлечённость в рыбные промыслы, разумеется, наблюдалась вокруг Каспия, который в те времена ещё казался неисчерпаемой рыбной бочкой.
В это время казахи-адаевцы активно рыбачили на всём северо-восточном побережье Каспия – от Мангышлака до устья Эмбы. Свои юрты они обычно ставили близ озёр с самосадной солью, пользуясь которой солили и вялили свой улов. Для промысла использовались лодки – куласы и таймюли, купленные у туркменов, которые выжигали и выдалбливали их из стволов карагача и осины, привезённой аж из Персии. Позже, познакомившись с русскими рыбаками, казахи сами научились делать примитивные будары. Лов вёлся своеобразными снастями – этылыками (кармаками), сплетёнными из верблюжьей шерсти и снабжёнными многочисленными костяными крючками, на которые насаживалась приманка.
"Киргизы-джатаки первоначально поступают рабочими к русским станицы Николаевской, … а затем, познакомившись со способами лова, работают самостоятельно" – так определял характерный путь рыбаков-казахов есаул Давид Ливкин, посетивший Мангышлак в 1897 году.
В 1905 году, в годы, когда морское рыболовство в восточной части Каспия стало особенно интенсивным, на берегах Мангышлака появилась даже своеобразная Рыболовная волость, объединившая рыбаков-индивидуалов Бузачинского побережья, залива Кендерли, островов Долгих, Тюбкараганского залива и т.д. В лучшие времена в ней числилось 722 семьи, проживавшие исключительно рыболовством. 584 – были казахскими, а 138 – туркменскими. В 1915 году в их распоряжении числилось 283 собственные лодки, причём 9 семей владели уже тремя-четырьмя бударами каждая.
Ведь каждый уважающий себя рыбак всё равно мечтал о том времени, когда он разбогатеет и сможет перейти из разряда наёмных рабочих в класс стоящих ступенью выше мелких собственников. И станет гордым обладателем собственной лодки и снастей. Среди мелких воротил морского промысла стали появляться и местные имена вроде рыбопромышленника Косбая Косбармакова или рыботорговца Худайбергена Сенбаева.
Кроме приписанных к Рыболовной волости, рыболовством на Мангышлаке занимались и те многочисленные казахи, которые продолжали работать на русских промышленников. Здесь масштабы и обороты были уже иными. Например, известному Лбову принадлежало 90 лодок, 4 тысячи сетей и 1200 белужьих аханов.
Превращение кочевников в рыболовов – ягода того же поля, что и приобщение к земледелию. Переход вынужденный и, как мечтали все вынужденные к такому переходу, временный. Рыболовством, как правило, начинали заниматься те, кто в силу обстоятельств больше не мог кочевать со скотом (в связи с его отсутствием). Чаще всего в рыбацкую лодку садились бедняки-джатаки.
Но номад всегда оставался номадом и до конца цеплялся за возможность сохранять реноме кочевника. Вырученные от продажи вяленой и солёной рыбы деньги рыбаки-казахи тратили на покупку верблюдов. Или напрямую меняли улов у своих пристрастившихся к рыбе сородичей на овец. Таким образом, редкий казахский рыбак не мечтал вновь стать скотоводом, и у некоторых это даже получалось, хотя таких было меньшинство.