Как исследователи XIX века изучали казашек
Если собрать воедино все письменные восторги русских и западных путешественников по поводу казахских женщин, то из них наберётся масштабный и вдохновенный труд. И дело даже не в том, что подавляющее число исследователей принадлежало к противоположному полу. Исследователи оставались исследователями, и в основе их восхищений лежали всё же научный подход и сравнительный анализ, а не эмоции. Путешественники XIX века были всё же людьми науки, а не странствующими рыцарями Средневековья.
В отличие от всех других женщин Востока "изучать" казашек было несравненно легче. Для этого не нужно было проникать в серали тёмными ночами и украдкой заглядывать под чадру. Казашка всегда выделялась своей независимостью и открытостью для самого неформального общения. По мнению одного из самых авторитетных этнографов своего времени Василия Радлова, казахская женщина могла с полным на то основанием считаться куда более свободной в общении с мужчинами, чем калмычка или даже русская.
Как писала одна из исследовательниц, француженка Мари-де Ужфальви-Бурдон (она сопровождала в экспедиции своего мужа): "Киргизы – мусульмане, но мусульмане довольно вялые, их женщины всегда ходят с открытым лицом; они являются прекрасными наездницами". Это подтверждает и её муж Ш.-Е. Ужфальви де Мезё-Ковёзд. "У киргизской женщины лицо всегда открыто, у узбечки – часто, у таджикской или сартской женщины – никогда."
В плане свободы нравов интересный обычай описывает приятель Чокана Валиханова Шахмардан Ибрагимов. Согласно его сентенциям (или инсинуациям?) в приличной семье постель для гостя обязана была стелить дочь хозяина юрты. И не только стелить, но и раздевать и укладывать, чесать дорогому гостю спину, массажировать ноги!
"Гость, оставшийся ночевать в кибитке, где есть взрослая девушка, может воспользоваться обыкновением, издавна у киргиз существующим, отдать долг девушке посещением её, что называется куйнына-бару (лезть, идти за пазуху). Ночью, когда родители заснут, гость подходит к постели девушки, запускает руку ей за пазуху, что называется колсалу, т.е. запустить руку. Это долг мужчины относительно девушки."
Остановить чересчур навязчивого исполнителя долга было возможно, но не иначе, как трёхкратным отказом. О том, что будет, если дорогого гостя не останавливать, Ибрагимов умалчивает. Однако оставим на совести автора это пикантное сообщение о гостеприимстве, про которое ничего не сообщают другие наблюдатели. Ибо предмет нашего интереса включает в себя множество других моментов, достойных внимания не только мужчин, но и женщин.
Так, по замечанию знатока кочевой жизни, известного путешественника Григория Потанина, казашки на голову выше всех прочих степнячек не только по красоте, но и по чистоплотности. В отличие от монголок, которые не только никогда не мылись, но и одежду свою носили до полного истлевания, дочери наших степей любили щеголять в белоснежных одеяниях и находили возможность чистотой поддерживать своё реноме "парижанок степи".
Вдвойне, разумеется, манили взгляды исследователей юные девы. Особенно приятное впечатление производят девушки в 16-20 лет, недурны молодые женщины до 25 лет. Наблюдательные ценители отмечали, что у молодых – лёгкая, покачивающаяся походка. А для пущей неотразимости степные красавицы вовсю пользовались косметикой: белилами, румянами и… жёлтой краской для пальцев.
Как тут не вспомнить мимолётное степное увлечение Александра Сергеевича Пушкина, однажды заглянувшего случайно в придорожную калмыцкую юрту. А.С. даже размечтался о том, как бы бросить всё к чертям собачьим да и укочевать с номадами, куда глаза глядят (а глаза номадов всегда глядят в степь). Но ограничился лишь стихотворением. Если бы национальный гений России заглянул не в калмыцкую, а в казахскую юрту, то (зная его пылкий нрав) мы вообще могли бы его больше не увидеть.
О привлекательности казашек упоминает и французский исследователь Жозев де Гинь, в Степи не бывавший, но собравший данные иезуитов: "Большинство женщин Касачьей орды высокие и стройные; несмотря на то что у них круглые и плоские лица, они не выглядят некрасивыми".
О том же пишет и парижанин Ш.-Е. Ужфальви де Мезё-Ковёзд: "Когда женщина молода, черты её лица привлекательны. Лицо несколько плоское, но глаза и зубы великолепны, хороша, как правило, и фигура. В любом случае, лица у них более выразительны, чем у сартских женщин".
А вот что сообщает о дочках некоего Султана англичанка Люси Аткинсон, также сопровождавшая своего мужа в путешествии по казахской степи:
"…Младшая, будучи очень хорошенькой, больше импонировала мне; её волосы, заплетённые множеством косичек, обрамляли лицо, на самой макушке она носила кокетливую шапочку. Она была стройной и невероятно грациозной в своих движениях. Её старшая сестра была совершенной амазонкой. … Я позавидовала её совершенству."
От неравнодушных глаз исследователей не ускользало, однако, и то, что "обычно киргизские женщины стареют очень быстро", "стоит девушке выйти замуж, как она перестаёт следить за своей внешностью", а "неряшливо одетые встречаются только среди замужних женщин". Однако это всё не перебивает общего благожелательного тона всего написанного о казашках наблюдателями XIX века.
Особняком от прочих описателей стоит лишь немец на русской службе Ф. фон Шварц, наблюдения которого не отличаются особой политкорректностью:
"Вследствие постоянной тяжёлой работы с ранней юности киргизские женщины, как правило, необычно маленького роста, все, без исключения, дурнушки и стареют рано… Если киргизская женщина уже от природы не наделена чрезмерным очарованием, то её костюм немало способствует её внешней непривлекательности. Если бы Венеру одеть в киргизскую одежду, то она неминуемо потеряла бы все свои прелести."
Ну да мало ли что ещё "немцу смерть"?