Если в Астане и Алматы достаточно долго произносить слова "коворкинг, урбан, креативный кластер, креативный класс, стартап, хаб", то в Таразе рано или поздно начинают сносить киоски, портящие вид города. 22 мая вышла статья под заголовком "В Таразе снесут 97 киосков, портящих внешний вид города", и этим днём мы можем датировать полное поражение наших заигрываний с урбанистикой, проявившей себя формой без сущности и эстетизацией, о чём так же красноречиво свидетельствует другой заголовок, согласно которому "Жителей разваливающегося общежития в Астане попросили потерпеть ещё два года" на фоне развития сети велодорожек, дорогих медиафорумов и артфестов и развертывания IT-хабов.

Может ли Тараз позволить себе жертвовать экономикой во имя эстетики, так неделикатно вмешиваясь в установившиеся экономические отношения людей, ведущих независимую, в отличие от большинства трудоустроенных в стране людей, экономическую жизнь, стоит ли за самоуверенностью городской администрации альтернатива этой некрасивой деятельности, которую город может предложить тем, кого отчуждает от многолетнего накопленного опыта, – это большие вопросы.

Такой феномен игнорирования некоторых реальных социально-экономических процессов, лежащих в основании общества, в деле управления городами, и превознесение эстетики давно известен. Этот феномен назван и введён в наш язык московским социологом Виктором Вахштайном. Вахштайн считает, что города, устав от догм модернистских традиций градостроительства, от радикализма урбанизма левацкого толка, изобрели новый язык, на котором стали говорить о городах – хипстерский урбанизм, родоначальником которого является Ян Гейл. Хипстерский урбанизм не заботят вопросы неосушаемых озёр в центре, безработица, фото из общежитий, смутно напоминающие подпольные фабрики Gap в Бангладеш, где чудовищным образом нарушаются всякие права человека, проблемы нехватки школ, отваливающиеся от зданий плитки и так далее. Хипстерский урбанизм волнуют красота, инновации и эстетика.

То, что предлагает нам хипстерский урбанизм, не плохо per se, плохо что оно доминирует и полностью поглощает, не оставляя зазоров, всё общественное поле высказываний о городе, при этом представляя спрос на город только одной группы горожан.

Обозначив феномен, интересно поразмышлять, откуда он появился, что его обусловило. Мы здесь предположим, что одна из возможных причин – это пресловутая путаница между туризмом и эмиграцией: перенос моделей, среды и пережитого опыта без критического осмысления, а это проблема городов транзитных экономик и городов третьего мира, торопящихся в современность, торопящихся стать современными городами.

Именно это происходит в двух самых больших городах Малави, нещадно выдавливающих уличных торговцев из общественных пространств городов, если верить докторанту Стокгольмского университета Леннерту Джону.

"Если мы хотим выжить, у нас нет выбора, кроме как вернуться на улицы", – говорит в интервью ВВС Виктор Майоси, уличный торговец, продающий кухонную утварь из Блантайр, Малави. В 2002 году в Блантайр произошли насильственные стычки полиции и уличных торговцев, после того как 2000 человек отказались переехать в новое здание рынка, построенное для них за 500 тысяч долларов. Виктор в своем интервью объяснил почему – если на улицах он зарабатывал до 25$ в день, то на рынке было трудно заработать и 1$.

Все известные излюбленные туристами западные города складывались по большей части хаотично, турбулентно, без генеральных планов. Всё любимое нами – это часто то, что архитекторы называют вернакуляром. Их нынешний облик и успех такие же природные, как и наши залежи нефти. Сложившись таким образом, эти города сегодня превратились в недостижимый эталон для городов второго и третьего миров.

Поскольку всё традиционное считается архаичным и одной большой преградой на пути к экономическому успеху, города второго и третьего миров скоропалительно модернизируются, у них нет времени дать городской среде сложиться таким же естественным образом, ещё бы – он бы растянулся не на одно десятилетие, а из гонки за инвестициями нельзя выпадать ни на секунду – нужно без промедления модернизироваться, фабриковать лозунги о будущем, которое наступит со дня на день, и становиться Парижем, Лондоном или Нью-Йорком.

На помощь в деле модернизации приходят генпланы и меры цензуры общественных пространств: в стремлении стать высококлассными городами, как утверждает Леннерт Джон в своей работе по Малави, среди прочего власти прибегают к репрессивным мерам по уничтожению всего неформального, не поддающегося систематизации и контролю, что иронично, поскольку всё это и составляет ядро западного города. Даже парадоксально, поскольку города, на которые принято ориентироваться, также борются за свои рынки и общественные пространства. Выходит какой-то симулякр: образ несуществующего в реальности города, которым все всё же хотят стать. Так, догоняющие города попадают под каток эстетизации, наведения лоска, формы, но реже сущности вещей. Как скоро таким городам удастся вырваться из бедности – вопрос открытый.

Но точно одно – то, что Тараз оказался втянутым в игры Астаны и Алматы в современность, звоночек о том, что пора начать говорить о наших городах в их собственных терминах, в их системах ценностей, потому что если мы не рассуждаем о городе в терминах социальной справедливости, то всякое обсуждение и высказывание лишены смысла.